Никому ни слова - [43]

Пятнадцать минут ожидания показались Новаку вечностью: в любую секунду Уоллес мог передумать и отменить встречу.

По правде сказать, Новак отнесся к порыву Уоллеса с недоверием. Если Тим действительно хочет сообщить ему какую-то важную информацию, зачем устраивать встречу? Он легко мог устроить все через своего адвоката. Новак даже подумал позвонить Нику Александеру, однако нельзя было исключать вероятность того, что Тим поступает вразрез с собственными интересами, и Новаку не хотелось его в этом разубеждать.

Он поднялся в спальню переодеться. После чего еще раз позвонил Андерсу: убедиться, что все готово. Удостоверившись, что план работает, Новак спустился обратно в комнату.

И тут его что-то насторожило.

— Он говорил, откуда у него твой номер или почему он решил, что я у тебя?

Синди покачала головой:

— Нет.

Мысль, что Уоллесу известно, где живет Синди, пришлась Новаку не по душе.

— Проверь, чтобы все окна и двери были закрыты, — сказал он. — И никому не открывай. Если мне надо будет войти, я сперва позвоню.

— Ты правда думаешь, что он может сюда прийти?

— Нет. Просто подстраховываюсь. На всякий случай.

Она обняла его, и Новак вышел из дома. Он был уже на полпути к машине, когда услышал ее оклик через полуоткрытую дверь.

— Позвони мне сразу, как все закончится.

Он повернулся — сказать, что позвонит сразу, как только сможет, — поэтому пуля и не ударила его в сердце, а вошла под правое плечо. Штатный бронежилет не рассчитан на «пули — убийцы копов», и от удара Новака отбросило на пять футов назад.

Он видел, как взметнула руками Синди, и рванулся к ней. Ему хотелось крикнуть ей, чтобы она спряталась в доме, но звуки почему-то не складывались в слова.

О том, что он стрелял в Новака, Тим узнал от Си-эн-эн. Он как раз смотрел телевизор, когда анонсом срочно прошла новость о том, что Новак был расстрелян перед своим домом и что именно он вел дело об убийстве, главным фигурантом которого считают Тимоти Уоллеса.

Через пять минут о стрельбе уже говорили все. Открытые рассуждения о том, что это дело рук Тима, сменились завуалированными формулировками пресс-секретаря Управления полиции, подтверждавшими, что стрелком был он. О состоянии Новака не сообщалось ничего, кроме того, что пока он жив.

Каким бы кошмаром ни казалась Тиму его собственная жизнь в последние недели, это переплюнуло все. Он смотрел на экран точно со стороны; как будто где-то там — другой Тим Уоллес, «второе я» его самого, замысливший погубить весь мир.

Тим ничего не понимал. Даже если кто-то решил сделать его пешкой в большой игре, зачем доводить дело до абсурда? Неужели им мало того, что есть? И почему именно Новак — главнокомандующий операцией «Анти-Тим»?

Все это не укладывалось у него в голове.

Тим набрал номер сотового Ника и с облегчением услышал его голос.

— Ник, что происходит?!

Ник стоял за полицейским оцеплением перед домом Синди.

— Кто-то стрелял в Новака. Они считают, что это ты.

— Но почему?!

— Ты звонил ему сегодня? — спросил Ник.

— Новаку? Конечно, нет. Они что, говорят, что звонил?

— Кто-то позвонил и назвался твоим именем. Сказал, что ему нужно встретиться с детективом Новаком. Когда тот выходил из дома, в него выстрелили.

— Ник, я клянусь, что это не я. Разве они не могут отследить, откуда был звонок?

— Я пытаюсь разузнать больше, но они молчат как рыбы.

Разговаривая, Тим не сводил глаз с экрана: картинка сменилась панорамой улицы, и он вдруг увидел Ника.

— Ты там… Я вижу тебя по телевизору.

— Надеюсь, я эффектно смотрюсь? Позвони мне позже.

Новак пришел в сознание почти сразу после того, как его доставили в больницу. Он потерял изрядное количество крови, и ему пришлось делать переливание. Понадобилось несколько часов, прежде чем его состояние стабилизировалось настолько, чтобы он мог размышлять сравнительно здраво.

В эту минуту Новак был единственным в Управлении — и одним из немногих во всей Америке, — кто не верил, что в него стрелял Тим Уоллес.

Аргументация детектива была простой. Уоллес позвонил Синди до того, как Новак пришел домой, и, судя по сообщению, Новак должен был отправиться на встречу сразу. Следовательно, в тот момент Уоллес уже прятался где-то рядом с домом: ждал, когда Новак выйдет, чтобы подстрелить его. Но если Уоллес уже находился там, почему он не выстрелил в Новака на пути в дом? Какой смысл ждать? Ведь не было никаких гарантий, что Новак заглотнет наживку и пойдет на встречу.

И еще одно он мог теперь сказать с уверенностью, подкрепленной почти никогда не подводившей его интуицией. Уоллес не только не был стрелком.

Он вообще никого не убивал.

Уолтер Эванс умел изобразить возмущение перед «лучшими из лучших». Выступая на следующее утро с сенатской трибуны, он переплюнул даже себя самого. Эванс был сенатором только первый год, но благодаря своей харизме успел вознестись к высотам небосвода политики и считался одним из наиболее перспективных кандидатов на президентский пост. Зал был полупустым, но жужжание телевизионных камер гарантировало, что слова Эванса раскатятся эхом по кабельной сети.

Эванс ни разу не упомянул имя Коллинзуорта. Он делал вид, будто ему неприятно вообще поднимать этот вопрос и, пусть и неявным образом, критиковать одного из своих же однопартийцев. Меча громы и молнии насчет «ведения бизнеса по старинке», неприемлемого в «нашу эру террора», он в полной мере использовал разоблачения Джимми Ли в отношении сенатора Коллинзуорта, буквально «поставившего на государственное довольствие» опасного маньяка-убийцу.