Николай Рерих - [15]

Толпа стоит в 1885 году у картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван». Нервных женщин приходится под руки выводить из зала: пугают и притягивают безумные глаза царя, алая кровь, текущая по рукам сыноубийцы. Суриков тоже мог изобразить арест Меншикова или ужасающую голодную смерть Морозовой — он выбрал иные моменты жизни, внешне менее драматичные, но позволяющие глубже раскрыть характер и судьбу человека, а через этот характер и судьбу выразить историю России.

Великий исторический живописец. Таким воспринимает его и молодой Рерих.

Но сильнее всего действует на него в студенческие годы, подчиняет себе Виктор Васнецов.

Сюжеты Сурикова относятся к сравнительно недалеким временам, к шестнадцатому-семнадцатому векам, Васнецова привлекает не просто старая Русь, но Древняя Русь, времена, когда былинные богатыри стояли заставой у пределов Киевской Руси, когда в воздухе свистели не пули, но оперенные стрелы и див кликал вверху древа землям незнаемым.

Рерих писал, что ему близка «проникновенность Васнецова в серую красоту русской природы». Еще ближе — «потребность обернуться к чисто русской красоте, к старине и ее народным истокам, поворот от жанра к сказке».

Васнецов воскрешает не столько быт Древней Руси, сколько ее предания, сливающиеся со сказкой: так же естественно, как Илья Муромец, как Иван Грозный, появляются в его живописи Снегурочка или Иван Царевич, мчащийся на волке по лесной, прямо изварской дороге. В этих живописных былинах и сказках художник всегда обстоятельно точен: тщательно выписывает реальную, словно сработанную на фабрике Алексеевых парчу, в которую одеты царевны подземного царства, узоры богатырских колчанов и шерсть волка.

Начинающий исторический живописец Рерих так же тщательно выписывает кольчуги, пушистые рысьи и гладкие волчьи меха — шкуры развешаны в его изварской мастерской, под которую приспособили сенной сарай: в углу стоит доподлинный тяжелый меч, кованный изварским кузнецом. В этой мастерской или в петербургской квартире художник может набросать эскизы для вечера в память Тараса Шевченко, придумать оформление для «живых картин» грузинского студенческого землячества. Но основное, что его волнует и привлекает, с чем он постоянно соприкасается в археологических работах, — это история России. Ей в первую очередь посвящены самостоятельные работы художника. «Первый номер первого разряда», то есть высшую оценку, получает студент за эскиз «Плач Ярославны», задуманный в 1893 году. Студент пишет «Курганы», «Вече», «Пушкарей», «Ушкуйника» (вспомним, что так называлось детское стихотворение Рериха).

«Пскович» настолько жизнеподобен, что Елена Павловна Антокольская, увидев фотографию данной работы, решила, что это попросту фото костюмированного натурщика.

Сюжеты Рерих находит легко: они рождаются не столько непосредственными зрительно-живописными впечатлениями, сколько ассоциациями литературными и музыкальными. Под влиянием симфонической картины Римского-Корсакова хочется писать «Садко у морского царя».

Еще сюжет: «Невеста французского короля. Осмотр невесты послами». Это — Киев времен Ярослава Мудрого, Анна Ярославна, ставшая королевой французской. Еще «новый сюжет», подробно записанный: «Молодой воевода стоит задумавшись, опершись на зубец стены на фоне неба. Глядит вдаль. Фас. Тяжело его молодой голове под гнетом воеводства. Город может быть обложен врагами, или просто он прибыл на место назначения и думает, что ему предстоит».

Рисунки Рериха печатаются в «Звезде», в «Иллюстрации». В 1896 году выходит очередной «Литературный сборник произведений студентов Императорского Санкт-Петербургского университета», редакторы которого — Григорович, Майков, Полонский, а иллюстратор в большей части — студент юридического факультета Рерих.

Его виньетки, заставки, концовки к стихотворениям и рассказам так же не поднимаются над средним уровнем тогдашней графики, как сами стихотворения и рассказы — над средним уровнем версификации девяностых годов: художник изображает цветочки, поля, поющего соловья. Выделяется иллюстрация к стихотворению «Голуби»: птицы возле тюремного окна, возле тяжелых каменных стен. Пожалуй, в силуэте каменной бабы, завершающем буддийскую притчу о Добродетельном и Порочном, в мотивах резьбы по дереву — сражающиеся всадники, луна и солнце — ощущается стремление и возможность выхода за привычные рамки иллюстраций-виньеток.

Тут же репродукции живописных работ: «Варяг в Царьграде» («В греках»), «Воевода», «Наезжает Иван-царевич на избушку убогую». Самое качество репродукций оставляет желать лучшего, но лишь они сохранили опыты юного исторического живописца.

«Иван-царевич» увлеченно писался в сарае-мастерской в 1894–1895 годах. Оседлав изварскую веранду, надев кафтан, сафьяновые сапоги, заломив шапку набекрень, Рерих фотографировался в позе всадника — двадцатилетний, легкий, светловолосый, похожий на васнецовского Ивана-царевича, увозящего Елену Прекрасную.

На картине царевич так же наклонился вперед, всматриваясь в замшелую избушку, мерцающую подслеповатым оконцем. Остановился, наклонил голову сказочный конь с косматой гривой. Тревога и таинственность пронизывают картину. Так воспринимали русские сказки многие художники — Васнецов, Поленов, поэты — от Жуковского до Блока: