Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность - [3]

“Родом я из обер-офицерских детей, сын комиссионера 9-го класса, Ивана Пирогова, от роду имеется мне 16 лет, обучался на первое в доме родителей моих, а потом в пансионе г-на Кряжева: Закону Божию, российскому, латинскому, немецкому и французскому языкам, истории, географии, арифметике и геометрии. Ныне же желаю учение мое продолжать в сем университете в звании студента; почему правление Императорского московского университета покорнейше прошу допустить меня по надлежащем испытании к слушанию профессорских лекций и включить в число своекоштных студентов медицинского отделения. Свидетельство же о роде моем и летах при сем прилагаю”.

Приложенное вместо метрики свидетельство, выданное 4 сентября 1824 года из комиссии Московского комиссариатского депо, удостоверяло, что Николай Пирогов имеет ныне от роду “шестнадцать лет”. Ему не было еще полных 14, и лета его были показаны неверно, чтобы открыть доступ в университет: в то время никто не мог вступить в студенты, не имея 16 лет от роду. В числе представленных документов находилось и свидетельство из пансиона Кряжева о двухгодичном пребывании там Пирогова.

“Вступление в университет, – говорит Пирогов, – было таким для меня громадным событием, что я, как солдат, идущий на бой, на жизнь или смерть, осилил и победил волнение и шел хладнокровно”. На экзамене в качестве декана факультета присутствовал и Мухин, что действовало ободряющим образом на экзаменующегося. Экзаменаторами были профессора Мерзляков, Котельницкий и Чумаков. Экзамен прошел благополучно. Профессора остались довольны ответами и подали в таком смысле донесение правлению университета. Студента-ребенка отец повез в кондитерскую и угостил шоколадом.

ГЛАВА II

Московский университет 20-х годов. – Профессора, студенты. – Десятый номер. – Смерть отца. – Окончательное разорение семьи. – Предложение Е. О. Мухина записаться в профессорский институт. – Выбор хирургии своею специальностью. – Лекарский экзамен. – Петербург. – Экзамен в Академии наук. – Отправка в Дерпт

Московский университет двадцатых годов представлял собою по составу профессоров довольно безотрадное зрелище. За весьма немногими исключениями большинство профессоров отличалось своею бездарностью, отсутствием знаний и совершенно чиновничьим отношением к делу преподавания. Такие преподаватели не могли импонировать своим слушателям и заинтересовать их. Они вносили, по выражению Пирогова, в университетское преподавание “комический элемент”.

Одни из этих почтенных ученых вместо изложения науки занимали студентов семейными хрониками и проповедями о нравственности. Другие “читали” студентам не лекции и даже не свои тетрадки (записки), а просто-напросто старые учебники, да и то с ошибками. У третьего “комика” в начале каждой лекции прочитывался протокол предыдущей лекции: “На прошедшей лекции 1824 года такого-то числа Василий Григорьевич такой-то, надворный советник и кавалер, излагал своим слушателям то-то и то-то…” На лекциях этих профессоров-чудаков собирались студенты разных факультетов ради потехи и, как истые школьники, превращали сами лекции в балаганные представления. Благодарный материал для студенческих проказ заключался в тогдашней системе контроля занятий студентов, в системе перекличек по спискам на лекциях. Некоторые профессора, придерживаясь усердно системы перекличек, получили наконец неизъяснимое отвращение к тем слушателям, которые не значились в списках. Этою антипатией к посторонним слушателям, к чужакам, как их называли, и пользовались студенты. Они нарочно приводили в аудитории профессоров-чужеедов посторонних лиц, а потом уже во время лекции заявляли о присутствии “чужаков” и устраивали изгнание пришельцев с достаточным шумом и гамом.

Внешние отношения профессоров со студентами на лекциях носили на себе характер какой-то патриархальной халатности. Профессора говорили слушателям “ты”, острили над ними. Так, Мудров, один из выдающихся тогдашних профессоров медицинского факультета, однажды на лекции о нервной психической болезни учителей и профессоров, обнаруживающейся какою-то непреодолимою боязнью уже при входе в аудиторию, сказал своим слушателям: “А чего бы вас-то бояться, ведь вы – бараны”, а аудитория наградила его за эту остроту общим веселым смехом.

Нечего и говорить, что преподавание естественных и медицинских наук было совершенно лишено демонстрационного характера. Лекции читались по руководствам 1750-х годов, когда даже в руках у студентов были более новые учебники текущего столетия. Единственное почти исключение составляло преподавание анатомии. Профессором анатомии был тогда в Московском университете Юст Христиан Лодер, личность оригинальная, выдающаяся и европейская знаменитость. Его наглядное и демонстрационное преподавание заинтересовало Пирогова, и последний с увлечением занимался анатомией, но только теоретически, потому что практических занятий на трупах (препарирование) в то время не существовало.

Другую основную науку медицинского факультета – физиологию – читал Ефрем Осипович Мухин, игравший столь значительную роль в судьбе Пирогова. Мухин был, собственно, специалистом по внутренним болезням и имел в Москве громадную практику. К профессорским обязанностям он относился по-своему добросовестно и прочитывал свою физиологию (по иностранному руководству с добавлениями и комментариями) от доски до доски. Лекции Мухина не отличались, по-видимому, ни содержательностью, ни формой, потому что Пирогов, аккуратно посещая их в течение четырех лет, “ни разу не мог дать себе отчет, выходя с лекции, о чем, собственно, читалось; это он приписывал собственному невежеству и слабой подготовке, ни разу не усомнившись в глубокомыслии наставника”.