Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [95]
Согласие Петербурга с нотой Андраши и непринятие его собственного плана глубоко огорчило Игнатьева. Он просил царя об отставке, но император не согласился. Известный историк внешней политики России и публицист С. С. Татищев, бывший в то время секретарем посольства в Вене и посланный Новиковым на курорт Веве, где находился осенью 1875 г. Горчаков, для ознакомления канцлера с текущей ситуацией, писал впоследствии: «Можно было отдать предпочтение турецким ираде и ферману перед австрийской нотою, как это делал посол наш в Константинополе, и последствия оправдали взгляд его, но в таком случае следовало отречься от соглашения с Берлином и Веною и действовать самостоятельно». Когда в Веве Татищев обратил внимание Горчакова на то, что австрийский план грозит захватом Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, канцлер назвал его опасения химерическими и заявил: «Вот уже 20 лет, как я утверждаю, что Порта может сохранить своих христианских подданных лишь на тех самых условиях, которые формулировал Андраши, или должна лишиться их»[487]. Канцлер ускорил свой отъезд в Петербург и известил Андраши о высочайшем одобрении его ноты. Таким образом, руководство МИД в лице А. М. Горчакова, А. Г. Жомини, П. Н. Стремоухова при посредстве посла в Вене Е. П. Новикова убедило Александра II в том, что согласие трех кабинетов важнее для России, чем улучшение положения христиан.
В МИД Игнатьев теперь прослыл туркофилом, хотя он стремился только к решению Восточного вопроса в интересах славян и России. Ловкий интриган Андраши сумел парализовать все усилия российского посла. Игнатьева лишили, по сути дела, самостоятельности действий. В своем донесении Горчакову от 10 ноября 1875 г. он, предвидя подобный ход событий, утверждал, что союзное согласие Вены, Берлина и Петербурга не должно исключать самостоятельных действий России. Посол предупреждал, что оскорбленный султан бросится в объятия младотурок и Англии, и с российским влиянием в Турции будет покончено[488]. События пошли по предсказанному им пути. Влияние российского посла в Константинополе начало падать. Уже в декабре 1875 г. в турецкой столице усилились проявления мусульманского фанатизма и озлобления против султана, якобы идущего на поводу у иностранцев. Игнатьев приказал постоянно держать наготове пароход «Тамань», находившийся в распоряжении посольства, чтобы сразу же отправить семью в Одессу, если в городе начнутся беспорядки.
Между тем Сербия и Черногория усиленно готовились к войне с Турцией. Неспособность Порты справиться с восстанием в Боснии и Герцеговине давала правящим кругам княжеств надежду на то, что война может привести если не к окончательному разгрому турок, то к существенному их ослаблению. Готовилось новое восстание и в Болгарии. Благодаря донесениям консулов Игнатьев был в курсе этих событий и считал войну неизбежной весной 1876 г. Опасаясь, что в случае начала войны Австро-Венгрия оккупирует Сербию, он понуждал султана ускорить проведение реформ в восставших областях, чтобы ослабить восстание. По инициативе посла Порта направила в Боснию и Герцеговину значительную сумму денег (300 тыс. руб.) для раздачи пособий, было начато строительство домов, восстановление церквей и монастырей. «Я все заставлю Порту исполнить. Положение восставших будет после восстания лучше прежнего», – писал он родителям[489]. Посол также по-прежнему уговаривал султана передать управление Южной Герцеговиной Черногории при условии признания этой области под верховенством султана и уплаты дани. Впоследствии, полагал Игнатьев, вся Герцеговина может перейти под управление черногорского князя. В случае несогласия султана посол имел запасной вариант: создание в Южной Герцеговине самоуправляющихся нахий, где будет неформально обеспечено влияние Черногории. Игнатьев рассчитывал на «дружеское воздействие» на султана. В Петербург он направлял донесения, где доказывал полезность проводимых султаном реформ и просил положительно к ним отнестись, поощрив действия Абдул-Азиса. Посол полагал, что это усилит влияние пророссийски настроенных министров Порты, однако Горчаков советовал Игнатьеву не проявлять инициатив и действовать в духе ноты Андраши.
Как пишет Игнатьев в своих записках, после такого ответа он решил, что будет сообщать в МИД лишь информацию о событиях и отвечать на вопросы. Донесения посла показывают, что этот принцип он выдерживал. В депешах Горчакову он только фиксировал происходящие события в Боснии, Герцеговине, Болгарии, Сербии, не сопровождая их ни собственным мнением, ни предложениями.
Скрепя сердце Игнатьев вместе с другими послами участвовал в передаче Порте ноты Андраши. «С подачей ноты Андраши я утратил первенствующее положение в Царьграде, обратившись в помощника австро-венгерского посла и предоставив английскому послу роль защитника турок и советника Порты», – писал он[490].
Игнатьев, конечно, преувеличивал. Ему удалось еще провести несколько важных акций, например, настоять на отмене упредительного удара, который Турция готовила против Черногории в апреле 1876 г. Но сделано это было уже по приказу из Петербурга. Как сообщал Игнатьев в письме к Ионину от 16 апреля 1876 г., он уговорил иностранных послов направиться к великому везирю Махмуд-паше и протестовать против готовившегося нарушения мира, так долго сохраняемого державами. Султан вынужден был заверить послов в своих миролюбивых намерениях
