Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [109]

Это был первый крупный бой, который Игнатьев видел непосредственно. Как человеку, получившему военное образование, ему с самого начала были видны просчеты командования. Плевна, расположенная в низине, была окружена холмами, на которых турки возвели сильные укрепления. Овладеть этими укреплениями, считал Игнатьев, было гораздо труднее, чем самой Плевненской крепостью. С высоты укреплений турки могли бить без промаха наступающих по открытой пологой местности русских солдат, которые даже не могли окопаться, так как саперные лопатки находились в обозе и солдатам не выдавались.

Игнатьев был возмущен также, что главнокомандующему, вместо того чтобы вырыть траншеи и постепенно подвезти к Плевненской крепости батареи, захотелось «поднести Плевно государю 30-го» (в день именин царя), и было решено взять крепость штурмом. Потерю 13 тыс. солдат Игнатьев расценивал как преступление. Он отмечал, что такие крупные потери были связаны с просчетами при подготовке к штурму. Главным, по его мнению, было отсутствие прорытых траншей и укрытий. В письме к жене от 31 августа – 2 сентября Игнатьев указывал: «Беда та, что у нас никак не хотят подходить к сильным укреплениям посредством траншей, постепенно подвигаемых вперед, чтобы сократить пространство для атакующей пехоты, а, полагаясь на неустрашимость русского солдата и следуя старой рутине, пускаются на штурм, очистив свою совесть лишнею подготовкою артиллерийским огнем, не производящим на турок, скрытых в ложементах, желаемого действия»[548]. Атакующих на открытой местности солдат турецкая артиллерия буквально косила. Возвращаясь после штурма в Главную квартиру, Игнатьев не мог сдержать слез при виде тысяч раненых, тянувшихся пешком в перевязочные пункты. Офицеров и тяжело раненных везли на немногих имевшихся подводах.

В результате неудач под Плевной Главной квартире пришлось вмешаться в военные дела и принять ряд важных решений. После 3-й Плевны на военном совете 1 сентября выявились расхождения относительно дальнейшего образа действий: командующий и его штаб были настолько деморализованы, что хотели отвести армию на зимние квартиры и начать весной новую кампанию. Но в этом случае Англия угрожала вступить в войну на стороне турок. По настоянию Милютина было решено приступить к правильной блокаде Плевны. Впоследствии царь благодарил за это Милютина, наградив его при падении крепости Георгиевским орденом 2-й степени.

Сочтя бесполезным свое пребывание в армии, Игнатьев по совету доктора С. П. Боткина, состоявшего при императоре, вернулся в Россию. Однако его отсутствие было недолгим. В середине ноября он опять был вызван в Главную квартиру, куда прибыл 24 ноября. Осада Плевны близилась к концу. 28 ноября 1877 г. турецкие войска, засевшие в Плевне, сдались. С падением Плевны военно-политическая обстановка изменилась в пользу России. Армия начала переход через Балканы в Южную Болгарию. Разработка условий предстоящего мира с Турцией, которой до этого занимался Горчаков, была поручена его политическим противникам – Милютину и Игнатьеву, выступавшим за более жесткие требования.

Проезжая через Бухарест, Игнатьев виделся с Горчаковым, который просидел там все время с начала войны, и посоветовал ему оставаться в городе решать с румынами вопрос о Южной Бессарабии. Видя, что его отстраняют от составления мирного договора, канцлер впал в апатию и «относился ко всему с полнейшим равнодушием»[549].

Сразу по приезде в Главную квартиру Игнатьев имел беседу с Александром II, предлагая ему заключить договор с Румынией, «который поставил бы ее в зависимость от нас и обеспечил бы нам сношения с Болгарией». Идея этого договора возникла у Игнатьева еще летом 1877 г., и он обсуждал ее с румынскими министрами, находившимися тогда в Главной квартире, – премьером Брэтиану, военным министром Сланичану и Гикой. Речь шла о заключении оборонительного союза между Россией, Сербией и Румынией и ряда конвенций – почтовых, торговых, телеграфных и железнодорожных. Игнатьев, ссылаясь на то, что участие Румынии и Сербии в войне может привести к утрате гарантии их существования, предусмотренной Парижским договором 1856 г., считал необходимым крепче привязать их к России. «Для нас дело чести и прозорливости привязать к себе княжества, – писал он жене, – чтобы они не попали в чужие руки и бесповоротно вошли в нашу колею. Иначе разрешение Восточного вопроса будет для нас вредно, и Болгария для нас будет недосягаема материально, ибо между нею и нами камнем вошла Румыния»[550].

Таким образом, Игнатьев уже тогда предусматривал устройство такого порядка на Балканах, который ограждал бы балканские государства от влияния Австро-Венгрии и других европейских стран. По мнению Игнатьева, румыны и сербы отнеслись к его плану положительно. Но в действительности это было не так. Оба княжества отнюдь не собирались тесно связывать свою судьбу с Россией и тяготели к Западу.

Сразу же после падения Плевны Игнатьев по просьбе великого князя Николая Николаевича (старшего) составил «Наброски условий мира», которые были представлены императору и 1 декабря обсуждены на совещании в присутствии царя, Милютина, Обручева, Игнатьева, статс-секретаря А. Ф. Гамбургера и Нелидова. Затем «Наброски» были посланы в Бухарест Горчакову, а 8–10 декабря Игнатьев уже в Киеве написал первоначальный текст проекта договора.