Николай II - [99]

В посольствах других стран его ошибочно почитали пораженцем. Во время обеда во французском посольстве 23 марта 1916 года одна из приглашенных, русская княгиня В***, призналась Морису Палеологу: «Я в первый раз упала духом… До сих пор я еще надеялась, но, когда во главе правительства стал этот ужасный Штюрмер, я потеряла всякую надежду». На реплику же посла, что у Сазонова достаточно патриотизма, чтобы настоять на необходимости решительного продолжения войны, гостья ответила: «Но неизвестно, сколько времени он сам пробудет у власти. Вы не представляете себе, что творится за его спиной и скрыто от него. Императрица ненавидит его за то, что он никогда не преклонялся перед подлым негодяем, бесчестящим Россию… Возьмите, – продолжает она, – императора; разве ему не суждено вести Россию к погибели? Не поражает ли вас его неудачливость?… Что бы он ни предпринимал, даже самые лучшие его начинания не удаются ему или обращаются против него. Какой же, рассуждая последовательно, должен быть его конец? А императрица? Трудно найти (даже) в древней мифологии фигуру, заслуживающую большего сожаления!.. Чем можно объяснить, что в такой трудный исторический момент судьбы самого большого государства в мире отданы в руки этих трех лиц?… Отвечайте напрямки!»[232]

Царь не ограничился сменой премьера – он сам прибыл из Ставки в Петроград к открытию думской сессии 9 (22) февраля 1916 года. Вот как об этом вспоминает французский посол: «В обширной зале с колоннами, где некогда Потемкин восхищал Екатерину своими великолепными празднествами, поставлен аналой для молебна. Депутаты стоят кругом тесными рядами… Император подходит к аналою; начинается служба; дивные песнопения, то широкие и могучие, то нежные и эфирные…»

Те депутаты, что справа, обмениваются взглядами, полными раздражения и отчаяния; они сожалеют о том, что государь, помазанник Божий, унизил себя до такого визита, ведь прежде депутаты сами являлись на поклон к царю в Зимний дворец! Левые, напротив, ликуют и радуются примирению между властью и народными избранниками.

«Император слушает службу со свойственным ему умилением. Он страшно бледен. Рот его ежеминутно подергивается, как будто он делает усилия, чтобы глотать. Более десяти раз трогает он правой рукой ворот – это его обычный тик; левая рука, в которой перчатка и фуражка, то и дело сжимается. Видно, что он сильно взволнован».[233] По окончании молитв император произнес несколько банальных слов: «Счастлив находиться посреди вас и посреди Моего народа, избранниками которого вы здесь являетесь, – сказал государь. – Призывая благословение Божие на предстоящие вам труды, в особенности в такую тяжкую годину, твердо верую, что все вы, и каждый из вас, внесете в основу ответственной перед Родиной и передо Мной вашей работы весь свой опыт… и всю свою горячую любовь к нашему отечеству…»[234]«Тяжело смотреть на Николая во время произнесения этой речи, – вспоминает посол. – Слова с трудом выходят из его сдавленного горла. Он останавливается, запинается после каждого слова. Левая рука лихорадочно дрожит; правая судорожно уцепилась за пояс. Последнюю фразу он произносит, совсем задыхаясь».[235] Речь монарха была встречена громовым «Ура!». В ответной речи председатель Думы М.В. Родзянко сказал следующее: «Воспользуйтесь этим светлым моментом, Ваше Величество, и объявите здесь же, что даете ответственное правление». Что же ответил на это государь? «Об этом я еще подумаю». Депутаты оказались разочарованы: они-то надеялись, что царь, воспользовавшись обстоятельствами, провозгласит наконец ответственность министров перед парламентом – меру, которую большинство напрасно требовало в течение многих месяцев.

Когда Николай, пожав нескольким присутствующим руки, покинул Таврический дворец, собравшиеся остались с чувством горечи, словно оказались обманутыми. Это ощущение возросло еще больше, когда по отставке Сазонова Штюрмер, уже занимавший пост председателя Совета министров, взял на себя еще и управление иностранными делами. Совершенно не разбираясь в вопросах международной политики, этот новый министр оказался не способен давать толковые инструкции своим подчиненным. Другим шагом, ошеломившим всех, было назначение на пост министра внутренних дел – как оказалось, последнего в истории царской России – А.Д. Протопопова взамен А.Н. Хвостова.[236] Протопопов, избранный в 3-ю Думу в 1907 году, на выборах в четвертую (1912) входил в левое крыло фракции «октябристов»; в 1915 году стал товарищем (заместителем) председателя Думы. Именно ему будет доверено возглавить в апреле 1916 года представительную делегацию русских парламентариев, посетившую Англию, Францию и Италию. Владелец обширных имений и крупных предприятий, Протопопов отличался изысканностью манер и легкостью в обществе, что привлекало к нему людей. Однако этого было недостаточно для занятия такого ответственного поста – здесь требовался человек дела, а Протопопов слыл человеком путаного, непостоянного ума, перескакивал с одной мысли на другую и временами казался особой «со сдвигом»; это дало основание его противникам для распространения слухов о его слабоумии, дошедших и до монарха. На вопрос об этом одного из приближенных Николай II «со свойственной ему спокойной рассудительностью заметил: „Я об этом слышал. С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? С того, как я назначил его министром? Ведь в Государственную думу выбирал его не я, а [Симбирская] губерния“».