Николай II (Том II). Божиею милостию Мы, Николай Вторый... - [303]

«Господи! – взмолился он Вседержителю. – Зачем Ты послал со мной Александру и Марию?! Пусть жертвой за Россию буду только я один!.. Разверзни пучину вод и льда!.. Пусть я приму смерть в ледяной купели и моя измученная земной юдолью душа отлетит к Тебе!.. Святый Боже! Пощади только рабу Твою Александру и невинные души младых детей наших!.. Не оставь Своей милостью Россию, мой добрый Народ, на который нашло дьявольское затмение… Господи! Прими мою душу, я прощаю всем врагам моим, кроме Рузского, я всецело покорен Воле Твоей!»

Но в ту минуту Господь не внял молитве своего миропомазанника. Он повёл его дальше на Голгофу…

К вечеру второго дня изнурительного путешествия тарантасы в сопровождении десятков вооружённых всадников охраны покатили по грязной и пыльной главной улице Тюмени, где по северной тенистой обочине ещё лежали нерастаявшие, покрытые грязью и сочившиеся водой сугробы.

На вокзале охранники далеко оттеснили огромную толпу пассажиров от перрона, у которого стоял короткий литерный состав. Толпа молчала, она поняла, кого привезли. Некоторые в толпе встали на колени, иные благословляли маленькую группу прибывших под конвоем царя и царицу крёстным знамением, бабы плакали, и только несколько пьяных, потерявших человеческий облик солдат громко матерились под визжавшую гармошку…

Николай отметил, что паровоз был прицеплен к тому концу состава, который смотрел на восток. Быстро разместились в грязноватом вагоне, Яковлев сбегал на телеграф и дал текст в Тобольск, который написала Александра Фёдоровна. Когда поезд тронулся, то по названиям станций Государю стало ясно, что маршрут идёт на восток, в сторону Омска, а не к Москве по кратчайшему пути через Екатеринбург. Крохотный луч надежды вновь затеплился в душе Николая: «Куда нас везут? На Москву или во Владивосток?.. Но как же дети в Тобольске? Ведь я всегда ставил первым условием нашего спасения совершенную неразделимость Семьи!.. Либо я один приму свою Судьбу, либо все вместе мы избегнем заточения и выйдем на свободу!..» Но лампаде надежды не суждено было гореть долго. Ночью, за несколько десятков вёрст до Омска, поезд был остановлен отрядами Омского Совдепа. Комиссар Яковлев, отцепив паровоз, направился на нём в Омск на переговоры с большевиками – хозяевами города, связался от них по прямому проводу со Свердловым и получил от него жёсткий приказ везти царя и царицу в Екатеринбург, в распоряжение правительства Уральской коммуны.

Утром, по расположению солнца на небе, по повторяющимся в обратном порядке названиям станций, Николай понял, что теперь поезд следует в Екатеринбург. Это было самое кровавое разбойничье гнездо во всей России. Последняя надежда угасла. В душе наступил полный мрак и отчаяние. Как и прежде, смерть его бренного тела совершенно не пугала Государя. Только ужас за судьбу России, за жизнь и благополучие его жены и детей – единственное, чем он дорожил и хотел сохранить, – волнами накатывался на него и затоплял сознание.

В самый канун Пасхи полковник Кобылинский получил телеграмму, которая извещала, что путешественники задержаны в Екатеринбурге, а за царскими Детьми вскоре прибудет новый отряд. Между строк этой депеши читалась новая угроза.

Татьяна, как никто из её сестёр, была близка по духу своему отцу. Она могла сидеть часами рядом с ним, когда он работал или читал, молчала, занималась своим чтением или вышивала, и им было хорошо вдвоём. Её душа была настроена в унисон с душой Papa.

Несколько дней, пока не было почти никаких известий об опасном путешествии отца, матери и Марии, она внешне держалась спокойно, чтобы не пугать брата и сестёр. Но душой она ощущала через сотни вёрст все нюансы настроения Papa, как если бы была рядом с ним. Теперь вдруг и она ясно почувствовала холодное дыхание приближающейся Смерти.

Даже Пасхальный канон Воскресения Христа «Смертию смерть поправ!» не рассеял её мрачных предчувствий.

В Пасхальный вторник пришло письмо из Екатеринбурга от Mama и Мари. В нём кратко сообщалось, что все здоровы, но почему остановились в этом городе, который Papa считал самым опасным для Семьи, ничего не говорилось, хотя между строк второй депеши из большевистского центра Урала тоже явственно проступала мрачная угроза.

В эту ночь великая княжна Татьяна, как и в предыдущие, не могла заснуть. Уже стало светать, а мрачные думы всё не давали ей покоя. Перед её глазами проходили события этого страшного для Семьи года. Сначала была полная неизвестность с Papa, его отречение, арест Семьи в Царском, болезнь брата, сестёр и её собственная. Вспомнилось, как Mama вышла к полку солдат, окруживших Александровский дворец, просила их проявить благоразумие и не трогать царских Детей. Многие из солдат и офицеров помнили ещё тогда, как сёстры милосердия Александра Фёдоровна, Ольга Николаевна и она, Татьяна, ухаживали за ранеными воинами в царскосельском лазарете, выхаживали их… Тогда солдаты послушались Императрицу, не посмели вторгнуться во дворец. Какими решительными, волевыми и спокойными были отец и мать весь этот страшный год в заточении, когда с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Разве можно пережить все эти унижения, позор, издевательства, которые повторялись изо дня в день. Страшно вспоминать, что было, и ещё страшнее думать о том, что грядёт…