Николай II (Том I) - [41]
Император нагнулся, внимательно разглядывая бойницу, и провёл по ней рукой в толстой кожаной перчатке. Под мхом прощупывалась незаметная снаружи глубокая выбоина. Скоба штуцера, по-видимому, случайно за него и зацепилась.
Обнажив висевший у пояса декоративный охотничий кинжал, император поскоблил им дно бойницы. Под толстым слоем мха бревно совершенно прогнило.
Император вспылил. Вышки строились по его собственноручным чертежам не далее как в прошлом году. Кажущаяся прихоть была вызвана на самом деле военными соображениями. Получалась сеть опорных пунктов для обороны лесной площади, имевшей стратегическое значение.
– Такая насмешка над своим императором! – набросился он на лесничего, чтобы разом сорвать на ком-нибудь всё накипевшее с утра.
Старик, честно прослуживший в Роминтенской пуще сорок лет, не смутился. Он ответил почтительно, но твёрдо:
– Что поделать, ваше величество, виноват здешний мох.
Император недоверчиво покосился.
– Этот проклятый мох и не такие беды делает! – с искренним убеждением продолжал старик. – Вот, например, прошлой ночью близко отсюда рухнуло загубленное мхом одно из лучших деревьев во всей пуще…
Впереди, у самой вышки, послышался топот. На просеку выбегало стадо оленей.
Император прицелился, выстрелил. Передний рогач споткнулся, тяжело подраненный. С соседних вышек тоже загремели выстрелы.
Через час охота окончилась.
– Где дерево? – вспомнил император.
Старик повёл его едва заметной тропинкой в самую глушь леса. Там было темно и сыро. Тяжёлые хвойные ветви сливались над головой в сплошной непроницаемый свод.
Они прошли так шагов двести. Внезапно в полумраке чащи замелькало светлое пятно. Несколько дальше императору показалось, будто нависший над ним тёмный полог прорван зияющей дырой.
Лесничий остановился и раздвинул ногой кусты дикой малины. Перед императором, беспомощно раскинув крепкие и широкие ветви, лежала вековая царственная лиственница, зеленевшая ещё свежими сочными хвоями. А рядом – торчал пень. Снаружи его сжимал сплошным кольцом, точно удав, тусклый серо-бурый мох.
Император подошёл к самым корням упавшего дерева и невольно огляделся кругом.
Высоко над ним синело небо. Внизу по коряжистому стволу лиственницы прыгала, почирикивая, лесная птичка. Муравьи целой артелью деловито прочищали свой путь, загороженный отломившейся веткой с тяжёлыми шишками. Две бабочки, одна белая, другая ярко-жёлтая, порхали над клейкой лесной полынью.
Выше, во все стороны на несколько сажень, было пусто. И эта пустота казалась странной и жуткой.
Словно когда умер дедушка[140] – вспомнилось императору.
Молчание прервал лесничий:
– Стояла здесь эта громада со времени курфюрстов.[141] Никакие бури не свалили. А принялся мох – и в год с небольшим – вот как сгноил.
Император с любопытством склонился над изломом дерева. Наружный мох сквозь трещины коры хищно впивался в древесину, а всюду под ним чернела гниль и кишели черви.
– Какая сила разрушения! – изумился император.
«Нельзя ли применить её в военном деле?» – пришло сейчас же в голову.
Он оторвал кусок мха и положил его в карман. Цветом этот мох напомнил ему русскую солдатскую шинель…
К вышке был подан низенький плетёный шарабан[142]. Сюда же собрались и остальные охотники. Император был ещё всецело поглощён мыслями. Садясь в экипаж, он забыл даже пригласить с собой, как обычно, кого-нибудь из свиты. Только подъезжая к усадьбе, очнулся наконец и вспомнил о дальнейшем расписании дня: завтрак, вместо одиннадцати, как всегда, будет в час, следом назначен утомительный, но неизбежный приём.
По возвращении императору подали ожидавшую его с утра телеграмму. Царь Николай II извещал, что накануне вечером отправил ему срочное конфиденциальное письмо с доверенным лицом из своей свиты.
За четверть часа до указанного времени главная, центральная комната Роминтенского охотничьего замка уже была полна людей.
Ожидающих представиться его величеству было человек двадцать. Разместив всех по церемониалу, дежурный ординарец при императоре, гвардейский обер-лейтенант, взял список и ещё раз поочерёдно обвёл глазами присутствующих.
В глубине, у окон, стоял присланный царём флигель-адъютант – штабс-ротмистр Адашев, худощавый рыжеватый блондин лет тридцати. Он только успел переодеться в парадную форму – в ту зелёную мундирную поддёвку национального покроя, которую носила свита государя. Подле него в ярком доломане[143] армейского гусара выделялась крупная, осанистая фигура Репенина. Дальше, вдоль одной из стен, выстроилась привезённая им полковая депутация: сначала, в порядке старшинства, трое офицеров, затем – могучий, широкоплечий красавец вахмистр. За русскими, последним в ряду, был проезжий американский путешественник во фраке, с бритым лицом и золотыми зубами.
У противоположной стены стояли немцы. Первое место, ближе к окнам, занимал седенький плешивый старик с орденом на шее. Он представлялся по случаю своего избрания деканом Боннского университета, где император когда-то учился. Следующим был тучный, немолодой уже роминтенский бургомистр, туго затянутый в новенький мундир прапорщика ландштурма. Далее толпились кучкой представители местного шуцферейна в сюртуках провинциального покроя, с петличными значками на цветных кокардах.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков. Роман-хроника «Последний фаворит» посвящен последним годам правления русской императрицы Екатерины II. После смерти светлейшего князя Потёмкина, её верного помощника во всех делах, государыне нужен был надёжный и умный человек, всегда находящийся рядом. Таким поверенным, по её мнению, мог стать ее фаворит Платон Зубов.
В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличского, сбереженного, по версии автора, от рук наемных убийц Бориса Годунова.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Ценность этого романа в том, что он написан по горячим следам событий в мае 1917 года. Он несет на себе отпечаток общественно-политических настроений того времени, но и как следствие, отличается высокой эмоциональностью, тенденциозным подбором и некоторым односторонним истолкованием исторических фактов и явлений, носит выраженный разоблачительный характер. Вместе с тем роман отличает глубокая правдивость, так как написан он на строго документальной основе и является едва ли не первой монографией (а именно так расценивает автор свою работу) об императоре Николае.
Уверенно предлагаю эту русскую книгу иностранному читателю. Не будучи литературным критиком, не берусь судить о вложенном в неё чистом художестве. Но если исторический роман — зеркало жизни, повёрнутое назад, то в данном случае задача выполнена. Отражение безусловно правдиво. Принадлежа сам к поколению, переживавшему трагический эпилог императорской России, я могу свидетельствовать о точности автора в освещении недавнего скорбного прошлого.Затронутые события ещё не отошли как будто в историческую даль. Некоторые из тогдашних деятелей живы посейчас; о других; умерших, так свежа память.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.