Николай I - [182]
Обращение к национальным истокам стало характерной чертой царствования Николая Павловича, который воспринял восстание на Сенатской площади как явное влияние западных идей. Поддержка отечественной истории, охрана памятников истории и культуры, равно как и использование их в воспитательных и идеологических целях, отвечали личным пристрастиям императора. Ему были одинаково дороги дела Петра I, недавние события войны 1812 года и памятники древних времен.
Одним из символов возвращения к национальным истокам, как это ни парадоксально, стал культ образа Петра I. Парадоксально, потому что Петр как раз насаждал западничество, с которым теперь, в его новом обличье, предстояло бороться Николаю. Если воцарение его старшего брата Александра I вызвало у современников воспоминания о лучших днях Екатерины Великой и абстрактные поэтические ассоциации с античными мотивами и образом Александра Македонского, то совершенно иным было восприятие восшествия на престол императора Николая I. Буквально сразу же после трагических событий на Петровской площади 14 декабря 1825 года авторы многих произведений возлагали надежды на умеренные реформы сверху благодаря мудрости монарха, достойного блаженной памяти Петра Великого. Сопоставление Николая I с его великими предками и прежде всего с Петром I присутствует в стихотворениях Ф. Глинки, А. Мерзлякова, И. Ободовского, А. Полежаева, М. Суханова, В. Федорова, И. Чеславского. Не избежал общих настроений и А. С. Пушкин. В известном стихотворении «Стансы», поднесенном императору через А. X. Бенкендорфа в марте 1826 года, он также возлагал надежды на молодого царя, заканчивая знаменательным четверостишием:
Официальный отзыв последовал через того же А. X. Бенкендорфа: «Государь остался совершенно доволен произведением Пушкина, но не желает, чтобы оно было опубликовано»>{1165}. Как известно, славословий и советов в свой адрес Николай I не любил.
В самом начале царствования Николая Павловича, в 1826 году, Екатерингофский дворец, построенный Петром I для Екатерины, был подчинен по высочайшему повелению Гоф-интендантской конторе. В 1840-х годах дворец был отремонтирован, а личные вещи Петра I переданы в 1850 году в Петровскую галерею Зимнего дворца>{1166}. Это оказалось кстати, так как в 1924 году деревянный дворец пострадал от пожара и был разобран. Бережно сохранялся и знаменитый Монпле-зир в Петергофе. Интересны воспоминания Л. Ф. Львова о посещениях дома Петра I Николаем Павловичем, когда он в летнее время жил в Александрии: «Из Александрии ежедневно, несмотря ни на какую погоду, государь пешком в 9 часов утра отправлялся в Большой Петергофский дворец; заходил непременно во дворец Мон-Плезира и, войдя в спальную царя Петра, с благоговением и крестным знамением прикладывался к царскому колпаку, находившемуся на царской постели»>{1167}. В 1844 году был сооружен каменный футляр и над старейшей постройкой столицы, первым деревянным домиком Петра I в Петербурге (архитектор Р. И. Кузьмин) на Петровской набережной. Если верить одному из свидетельств, то Николай Павлович был не прочь получить в подарок от нидерландского короля и домик Петра I в Саардаме>{1168}.
Заезжий путешественник маркиз Астольф де Кюстин со свойственной ему манерой все упрощать и утрировать сделал в 1839 году в сущности верный вывод о близости образа Петра I царствующему императору: «Люди, знавшие императора Александра, говорят о нем совсем иное: достоинства и недостатки двух братьев противоположны; они вовсе не были похожи и не испытывали один к другому ни малейшей приязни. У русских вообще нет привычки чтить память покойных императоров, на сей раз вычеркнуть минувшее царствование из памяти приказывают разом и чувства, и политика. Петр Великий ближе Николаю, чем Александр, и на него нынче куда большая мода»>{1169}. В отношении Александра I маркиз был прав только отчасти. В то время, когда он писал эти слова, на Дворцовой площади уже несколько лет возвышалась Александровская колонна, венчавшаяся фигурой ангела, лицу которого было придано портретное сходство с лицом покойного императора. Но современное и злободневное звучание петровской тематики было отмечено верно. С упоминания о Петре I началась беседа императора с маркизом де Кюстином во время бала, который давала в Михайловском дворце великая княгиня Елена Павловна. «Я потому так разговариваю с вами, что знаю — вы можете понять; мы продолжаем дело Петра Великого»>{1170}.
Николай I, в отличие от Петра I, не абсолютизировал европейские образцы для подражания. «Упрек этот, обращенный к Петру I и ближайшим продолжателям его дела, — отметил тот же маркиз де Кюстин, — служит дополнением к похвальному слову императору Николаю, который взялся остановить этот нескончаемый поток». И далее, вновь многое утрируя и упрощая, французский путешественник пишет: «Пример императора Николая подтверждает мою оценку; он еще прежде меня подумал о том, что время показной культуры для России прошло и что все здание цивилизации в этой стране требует перестройки; он подвел под общество новый фундамент; Петр, прозванный Великим, не оставил бы от него камня на камне и выстроил заново — Николай действует тоньше. Дабы вернее достигнуть цели, он скрывает ее. Во мне поднимается волна почтения к этому человеку: всю силу воли он направляет на потаенную борьбу с тем, что создано гением Петра Великого; он боготворит сего великого реформатора, но возвращает к естественному состоянию нацию, которая более столетия назад была сбита с истинного своего пути и призвана к рабскому подражательству… Природа зовет русских на великие дела, тогда как во все время их так называемого приобщения к цивилизации их занимали разными безделками; император Николай понял призвание русских лучше своих предшественников, и в царствование его все возвратилось к правде и потому обрело величие»
