Николай I - [177]

После «открытия» Японии для европейцев под пушками эскадры командора М. Перри в 1854 году был заключен и первый русско-японский договор. Он был подписан 26 января (7 февраля) 1855 года (менее чем за месяц до кончины Николая I) в Симоде вице-адмиралом Е. В. Путятиным. Договор устанавливал «постоянный мир и искреннюю дружбу между Россией и Японией». Для русских судов открывались три порта — Симода, Хакодате и Нагасаки. В условиях, сложившихся к концу Крымской войны, Россия пошла на уступки в отношении границы, которая была проведена между островами Уруп и Итуруп. Южная часть Курильских островов отходила к Японии, а Сахалин признавался «неразделенным» и в совместном владении.

«Я жестоко наказан за излишнюю доверчивость…»: Накануне войны

Как-то уже во время Крымской войны Николай Павлович сказал графу П. Д. Киселеву: «Я жестоко наказан за излишнюю доверчивость по отношению к нашему молодому соседу (австрийскому императору Францу Иосифу I. — Л. В.). С первого свидания я почувствовал к нему такую же нежность, как к собственным детям. Мое сердце приняло его с бесконечным доверием как пятого сына. Два человека пытались избавить меня от столь сильного заблуждения. Я был возмущен и несправедливо отнесся к их добрым намерениям. Ныне я признаю это и прошу у них прощения за мое ослепление»^{1146}. Речь шла об Австрии, но нечто похожее Николай Павлович мог бы сказать и в адрес английских «джентльменов».

Прелюдией Крымской, или Восточной, войны стало новое обострение восточного вопроса. В рутинных спорах о «святых местах» в Палестине никто сначала не заметил грозных признаков надвигающейся бури. В 1850 году православный патриарх Иерусалимский Кирилл обратился к турецким властям с просьбой разрешить починку главного купола храма Святого Гроба Господня. Тогда же в Париже появилась брошюра священника Боре, обвинявшего палестинское православное духовенство в захвате некоторых святынь, принадлежавших ранее католической церкви. В мае того же года французский посол в Константинополе в энергичных выражениях потребовал от султана Абдул-Меджида восстановить права латинской церкви в Палестине. Интересно, что французская общественность вспомнила о «святых местах» — храме в Вифлееме, где родился Христос, и Гробе Господнем в Иерусалиме — спустя полвека после того, как Франция утратила над ними контроль. В 1740 году по настоянию Франции преимущественные права здесь получили католики, но в годы Французской революции первенствующее место заняла православная церковь. Луи Наполеону нужна была поддержка католической церкви, так же как и успехи во внешней политике. Декабрьский переворот 1851 года, предоставивший ему неограниченную власть, Николай I расценил как шаг на пути ликвидации последних остатков республиканского строя. Но когда ровно через год, в декабре 1852 года, Луи Наполеон провозгласил себя «императором французов» с титулом Наполеона III, то он натолкнулся на жесткое сопротивление русского императора. Николай воспринял это как вызов державам, воевавшим с Наполеоном, и прежде всего — России. Английское правительство заверило русского посла, что оно также не позволит нарушить договоры 1815 года. Чувствуя поддержку Англии, Николай сделал резкое заявление в адрес Луи Наполеона, однако Англия признала французского императора «дорогим братом». Английский министр иностранных дел Эбердин делал вид, что это объясняется лишь страхом перед французской армией. Но признания титула Наполеона Третьего и обращения «дорогой брат» от Николая Павловича Луи Наполеон так и не дождался; российский император снизошел только до обращения «дорогой друг». Наполеон III воспринял это как оскорбление, смыть которое, равно как и упрочить его положение внутри страны, мог лишь реванш за поражение Франции в 1812 году.

Спор из-за «святых мест» тем временем продолжался. После письма Николая I, адресованного лично султану, в начале 1852 года был издан султанский фирман, возвращавший преимущественные права православной церкви. В августе того же года французский посол, угрожая блокадой проливов, вернулся в Константинополь на военном корабле. Это было явное нарушение Лондонской конвенции 1841 года о нейтрализации проливов. Вновь султанское правительство уступило Франции. В российском Министерстве иностранных дел царила полная уверенность в поддержке действий России со стороны Англии, не говоря уже о союзных Австрии и Пруссии. Российский посол в Лондоне Бруннов поддерживал эти иллюзии, отметив в начале 1853 года, что Англия привыкает смотреть на Турцию «как на отжившую комбинацию». Ф. И. Бруннов знал, как угодить императору. Николай Павлович наложил на этом документе резолюцию: «Эта депеша самая замечательная из всех»^{1147}. Создавалась иллюзия, что Франция находится в изоляции и ей можно диктовать желаемые условия. В конце 1852 года войска в южных губерниях были полностью укомплектованы и переведены на военное положение.

В конце декабря 1852 года состоялась беседа Николая I с английским послом Сеймуром. Николай Павлович откровенно рассказал послу о своих планах, считая, что его предложения вполне будут поняты и оценены. «Дела Турции, — заявил император, — в крайнем расстройстве. Она грозит падением. Разрушение ее будет большим несчастьем, и для Англии и России важно прийти к совершенному соглашению, так, чтобы ни одна из обеих держав не сделала решительного шага без ведома другой». «Я хочу говорить с вами как друг и как джентльмен, — сказал император. — Если нам удастся прийти к соглашению — мне и Англии, — остальное мне не важно, мне безразлично, что делают или сделают другие». Далее Николай Павлович развивал все те предложения, которые уже озвучивал в 1844 году. Он заявил, что не допустит, чтобы Константинополем завладели Англия, Франция или Греция. «Может случиться, что обстоятельства принудят меня занять Константинополь», но «я… расположен принять обязательство не водворяться там, разумеется, в качестве собственника; в качестве временного охранителя — дело другое». По мнению Николая, в зоне влияния России могли бы быть, кроме Дунайских княжеств, Сербия и Болгария. Англия также не осталась бы внакладе. «Что касается Египта, то я вполне понимаю важное значение этой территории для Англии. Тут я могу сказать, что если при распределении оттоманского наследства после падения империи вы овладеете Египтом, у меня не будет возражений против этого. То же самое я скажу и о Кандии (Крите. —