Николай I - [174]
Николай Павлович не относил себя к мечтателям, считая утопичной и вредной идею славянской федерации, но допускал существование на Балканах независимых славянских государств. Рассматривая возможность славянского восстания против турок, он не обольщался особыми надеждами. На записке М. П. Погодина, датированной 7 декабря 1853 года, он оставил немало своих отметок. Так, М. П. Погодин писал: «Союзники наши в Европе, и единственные, и надежные, и могущественные, — славяне, родные нам по крови, по языку, по сердцу, по истории, по вере, а их 10 миллионов в Турции и (двадцать?) миллионов в Австрии. Это количество, значительное само по себе, еще значительнее по своему качеству, в сравнении с изнеженными сынами Западной Европы. Черногорцы ведь станут в ряды поголовно. Сербы тоже. Босняки от них не отстанут. Одни турецкие славяне могут выставить двести или более тысяч войска и какого войска! Не говорю о военной границе, кроатах, далматинцах, славонцах и проч.». Напротив этого отрывка Николай Павлович написал: «Писано и думано через увеличительное стекло; уменьшено в 1/10 долю, и этого довольно»>{1134}. 7 апреля 1854 года он направил И. Ф. Паскевичу упомянутое выше собственноручно написанное воззвание «единоверным братьям нашим в области Турции», которое предполагалось к распространению от имени князя Варшавского. В нем говорилось, что он (Паскевич) пришел «не для завоеваний, но с крестом в руках», и содержался призыв «соединиться в общем подвиге за Веру и ваши права»>{1135}.
Приверженность консервативным принципам и отсутствие должной активности послужили в дальнейшем причиной провала российской внешней политики на Балканах, хотя она и способствовала на первом этапе делу национального освобождения славян, греков и румын. «Диалектика истории, — пишет современный исследователь этого вопроса, — проявилась также и в том, что балканские народы, добившиеся с помощью России государственной самостоятельности, затем начинали ориентироваться на Запад, хотя русское влияние на них оставалось значительным… Отказавшись от открытых захватов на Балканах, царизм пытался установить там свою гегемонию системой «покровительства», искал опору в консервативных кругах балканского общества. В исторической перспективе эти планы были обречены. Прогрессивно настроенные представители балканской общественности находились в оппозиции к царизму»>{1136}.
«Экспедиция наша в Хиву делает много шуму»:
Россия и Средняя Азия
Еще в 1817 году в структуре российского Министерства иностранных дел появилось единственное структурное подразделение, основанное на географическим признаке, — Азиатский департамент, просуществовавший до 1847 года. Министр иностранных дел К. В. Нессельроде предписывал департаменту «иметь главным предметом своим дела азиатских народов, России подвластных, а равно и тех, с коими сие государство находится в торговых или в других каких-либо сношениях»>{1137}.
Пока не было завершено присоединение Казахской степи, Средняя Азия оставалась «дальним зарубежьем», но англо-русское политическое и торговое соперничество на Среднем Востоке должно было столкнуть две империи в этом регионе. К царствованию Николая I относится и первая удачная попытка России установить контакты с Афганистаном, точнее с Кабульским княжеством. Посол Кабульского княжества с грамотами хаджи Хусейн Али прибыл в апреле 1836 года в Оренбург. По рекомендации В. А. Перовского он был принят в сентябре того же года начальником Азиатского департамента К. К. Родофиникиным. Азиатский комитет поддержал рекомендации Оренбургского военного губернатора — способствовать объединению афганских княжеств (Кабульского, Кандагарского, Гератского) под патронажем Персии для противодействия сикхам, а значит, и англичанам. В декабре 1836 года протокол этого решения был утвержден императором. Посланный в Кабул в качестве российского представителя адъютант В. А. Перовского И. Виткевич (из бывших сосланных поляков) побывал в Кандагаре и Кабуле. Однако осложнение в этот период русско-английских отношений заставило правительство заморозить связи с Афганистаном на два десятилетия и отказаться от активной политики в этом регионе. Что же касается Виткевича, то его жизнь трагически оборвалась при невыясненных обстоятельствах. Накануне аудиенции у императора 8 мая 1838 года его нашли в гостинице «Париж» на Большой Морской улице с простреленной головой.
Пребывание Виткевича в Афганистане послужило для Англии предлогом для начала первой Англо-афганской войны 1839–1842 годов. В ноябре 1841 года английская армия была уничтожена под Кабулом, а посланная в Афганистан карательная экспедиция к концу 1842 года также была вынуждена оставить страну. В письме к И. Ф. Паскевичу от 7 (19) декабря 1842 года Николай Павлович, между прочим, с долей скепсиса заметил: «Нового ничего нет. В политике тоже с тех пор, как китайское и афганское дела кончены, последствия увидим»
