Николай I - [115]

Русско-персидская и Русско-турецкая войны не оставили времени Николаю Павловичу посетить Польшу. Впрочем, он не очень-то и торопился встретиться с Константином, хотя о своем королевстве не забывал. В день своего торжественного въезда в Варну 1 (13) октября 1828 года в письме к цесаревичу Константину Павловичу Николай I писал: «Я жалую Варшаве 12 орудий, как замечательное историческое воспоминание, ибо достойно внимания, что здесь явилась именно русская армия с польским королем, чтобы отомстить смерть другого польского короля. Да сблизятся поляки и русские все более друг с другом. Вот в чем цель всех моих желаний и всех стремлений моего разума. Быть может, подаренные пушки докажут то, что я высказываю здесь этими словами»^{838}. Помня о том, что он является польским королем, Николай Павлович проявил здесь хорошее знание истории: польский король Владислав III погиб под Варной 10 ноября 1444 года. «Смерть Владислава отомщена», — сказал император, въезжая в крепость^{839}. Однако пушки, подаренные им Варшаве, спустя два года будут стрелять по русским войскам.

Оппозиционные настроения польских депутатов проявились уже во время коронации Николая I в Варшаве в зале Сената 12 (24) мая 1829 года, когда он сделал то, что должен был сделать, но не сделал, следуя параграфу 45 Конституционной хартии, Александр I. Церемония коронации императора как польского короля олицетворяла собой идею унии Польши с Россией. Как всегда, Николай Павлович уделил большое внимание разработке процедурной части. Единственным отступлением от традиций было коронование не в Кракове, находившемся за пределами границ Царства Польского, а в Варшаве. Церемония была встречена должностными лицами холодно, не последовало ни аплодисментов, ни каких-либо других знаков приветствия. «Глубокое благоволение и слезы радости» польской знати в восприятии присутствовавшего при коронации В. А. Жуковского^{840}, скорее, были скорбью и слезами горя. (Тогда еще не было известно о том, что молодой шляхтич Смагловский хотел организовать в тронном зале покушение на императора^{841}.) Еще одно предзнаменование омрачило пребывание императора в Варшаве. При его въезде в город 5 (17) мая лошадь Константина Павловича, который должен был командовать парадом, вдруг заупрямилась и отказалась повиноваться. Цесаревичу, пока ему не подвели запасную лошадь, пришлось преодолеть часть пути пешком.

Пребывание в Польше Николай Павлович использовал для поездки в Берлин, где пробыл 6 дней. Затем он снова вернулся в Варшаву. Здесь было получено известие о победе Дибича над турками при Кулевчи. 13 (25) июня в сопровождении цесаревича Николай выехал из Варшавы.

Через год, 2 мая 1830 года, император с А. X. Бенкендорфом вновь направился по тракту на Динабург (Двинск) через Ковно (Каунас) и Остроленку в Варшаву, куда прибыл 8 (20) числа для участия в четвертом сейме, оказавшемся последним. Министр внутренних дел представил Николаю Павловичу список из 16 депутатов, которым следовало для обеспечения правительственного большинства назначить пенсии или отблагодарить другим способом. Николай ответил негодующим отказом. Позднее он рассказывал П. Д. Киселеву: «Поверите ли, один министр, между прочим, весьма уважаемый, явился ко мне просить средства для привлечения голосов, чтобы получить большинство, без коего можно было попасть в зависимость от оппозиции. Он просил должности, награды, деньги и обещания тем, кто не станет вносить свое имя в списки, в коих уже значилось более 60 имен. Я был возмущен! Не думаю, что монарх может унизить себя и опуститься до такой степени»^{842}.

Описывая пребывание императора в Польше, А. X. Бенкендорф, несомненно, корректировал записи сообразно последующим событиям, но все же писал откровенно: «Вообще в Царстве ничего не изменилось, кроме разве того, что были еще недовольнее самовластным правлением цесаревича. Всякая надежда поляков на перемену к лучшему исчезла, даже многие из русских, окружавших цесаревича, приходили доверить мне свои жалобы и общий ропот. Я держался настороже против этих откровений; но они были так единодушны и так искренни, что невольно пробудили во мне чувство сострадания к полякам, а еще более к трудному и жестокому положению государя. Цесаревич в личном обращении своем с ним всегда представлялся почтительным и 264 покорным подданным; но в сношениях с министрами и даже в разговорах с своими приближенными он нисколько не таил постоянной оппозиции… Можно было тогда же предугадать близость реакции и бунта, если бы жалобы скрывались в тайне; но они высказывались совершенно явно. На государя все смотрели как на надежду лучшей будущности, и возрастающее благосостояние края служило важным перевесом тем неприятностям и уничижениям, от которых терпели отдельные личности, а не нация»^{843}.

Вместе с императрицей Николай I присутствовал на открытии 16 (28) мая сейма. Он говорил на французском языке и призывал поляков благоразумно пользоваться конституционными правами. Вероятно, Николай Павлович делал над собой усилие: в губерниях, включенных в состав России еще при Екатерине II после раздела Речи Посполитой, в общении с польскими помещиками император предпочитал русский язык. Цесаревич Константин Павлович не одобрял действия своего младшего «братца». Так же, как это было год назад во время коронования Николая I как польского короля, он выступал против созыва сейма и называл его «нелепой шуткой». Однако Николай Павлович настоял на своем. Цесаревичу пришлось присутствовать на сейме среди депутатов в качестве представителя предместья Варшавы Праги