Николай Эрнестович Бауман - [66]
«Однако, — по воспоминаниям защитника, — при попытке внести примиряющий, мягкий тон в процесс личные и партийные друзья Баумана заявили самый решительный протест… Друзья Баумана самым категорическим образом заявили, что сам Бауман никогда не согласится получить свободу путем принижения революционного значения своей партии.
Было решено вести процесс с распущенными партийными знаменами, не приспуская их древка перед тяжестью угрожающего наказания»{«Н. Э Бауман (по воспоминаниям его защитника)». «Былое», 1926, № 1, стр. 108.}.
Когда защитник явился на свидание в тюрьму к Бауману, «в камеру для свиданий ввели человека, прежде всего и больше всего поражающего своей необыкновенной простотой, отсутствием всякой аффектации… В нем чувствовалась большая глубина, недюжинная сила воли и безмерная преданность революционному делу Но все это сдерживалось уравновешенным спокойствием и исключительным тактом, так присущим Бауману».
Как только речь зашла о тоне, в котором надо вести судебный процесс, Николай Эрнестович заявил так же твердо и решительно, что «процесс является для него очередной партийной задачей», к которой он отнесется со всей добросовестностью партийного работника. Он категорически заявил, что процесс должен итти «под распущенными партийными знаменами».
Защитнику осталось лишь принять это заявление к руководству.
Наконец, после долгих оттяжек и проволочек, на 27 августа (9 сентября) 1905 года был назначен судебный процесс над заключенными в Таганской тюрьме Бауманом и его товарищами (Ленгником и другими).
Однако на судебное заседание Ленгник не явился. Сделано было это в знак протеста по решению всей группы большевиков, заключенных в Таганской тюрьме, так как он привлекался по одному и тому же делу вторично, уже пробыв в заключении в Петропавловской крепости и затем в ссылке. Судебная палата и главным образом прокурор решили отложить дело, несмотря на требование защитников заслушать дело в отсутствии Ленгника. Тогда защитники обратились к судебной палате с просьбой об освобождении под залог тех заключенных, которые еще оставались в Таганской тюрьме. Палата удовлетворила эту просьбу защитников.
Казалось бы, двери тюремной камеры Баумана будут раскрыты…
Однако в дело вмешалась, не имея на то никаких юридических оснований, прокуратура. Прокурор решил освободить всех заключенных, кроме Баумана. Чтобы замаскировать свое участие в этом, прокурор сообщил защите, что Баумана задерживают в тюрьме по требованию охранного отделения. Конечно, именно охранное отделение было крайне заинтересовано в возможно более долгом оставлении Баумана в тюрьме. Стараясь оттянуть освобождение Баумана, прокуратура ссылалась на охранное отделение, а оно запрашивало департамент полиции.
Департамент не торопился с ответом. Как показывает секретная переписка департамента полиции с иркутским генерал-губернатором, петербургские жандармы задумали было сослать Баумана в Енисейскую губернию. И пока шла переписка между судебными органами Москвы и департаментом полиции Петербурга, Баумана продолжали держать в Таганской тюрьме. Его жену и всех арестованных в связи с его делом уже освободили. Лишь главного организатора подпольных типографий охранка держала весьма крепко.
Эта неизвестность, конечно, была крайне тяжела. Защитник вспоминает слова Николая Эрнестовича. «Пока мы сидели все вместе, а, главное, пока свобода мне представлялась чем-то далеким и недоступным, я чувствовал себя совершенно спокойным. Но когда уже состоялось определение о моем освобождении, я стал считать себя уже на свободе. Я думал, что зайду в свою камеру только на минуту, чтобы взять свои вещи. И опять быть запертым на неопределенный срок — это очень тяжело»{«Н. Э. Бауман (по воспоминаниям его защитника)». «Былое», 1926, № 1, стр. 125–126.}.
Департамент полиции, игнорируя решение судебной палаты, телеграфировал в тюрьму о «задерживании Баумана в порядке охраны». Жена Баумана поехала хлопотать в Петербург — в департамент полиции и в министерство юстиции. Вскоре она вернулась из Петербурга: ее заверили, что «Бауман будет вскоре освобожден», как только выяснятся «некоторые дополнительные обстоятельства».
«Но, — пишет защитник, — департамент полиции, быстрый на аресты, не особенно торопился исполнить свое обещание относительно освобождения Баумана, я не знаю вообще, был бы освобожден Бауман, если бы не события, страшные для правительства, которые уже не назревали, а властно чертили «на стене» «грозные буквы»{«Н. Э. Бауман (по воспоминаниям его защитника)». «Былое», 1926, № 1, стр. 125–126.}.
Осенью 1905 года вся Россия оказалась охваченной массовым движением рабочих и крестьян. С каждым годом в городах росли стачки, в деревнях развивалось широкое аграрное движение. Громадное влияние на дальнейший ход событий сказала стачка печатников, начавшаяся в Москве 19 сентября. К ней присоединились печатники Петербурга, Киева, Одессы, Смоленска и целого ряда крупных городов центрально-черноземной области Поволжья и Приволжья. Эта стачка вскоре охватила рабочих других профессий, превратилась в общую политическую забастовку. В первых числах октября началась забастовка рабочих и служащих Московско-Казанской железной дороги и с невиданной быстротой охватила весь Московский железнодорожный узел. К московским железнодорожникам с такой же небывалой в истории российских стачек быстротой присоединились железнодорожники всех дорог России. Транспорт оказался парализованным. Прекратились даже перевозки войск. Когда же к железнодорожникам присоединились работники телеграфа и почты, царское правительство увидело всю опасность своего положения. Пролетариат переходил в открытое наступление. Московский комитет партии публиковал в своих бюллетенях: «15 октября. Университет продолжает быть оцепленным войсками… 17 октября. В Межевом институте — общий митинг… 17-го бастовало в Замоскворецком районе 23.900 рабочих»{«Листовки московских большевиков 1905 г.». М., 1941, стр. 224–226.}. Такую же картину рисует в своих воспоминаниях и С. И. Мицкевич:
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.