Николаевская Россия - [42]

Я видел Венский конгресс, но я не припомню ни одного торжественного раута, который по богатству драгоценностей, нарядов, по разнообразию и роскоши мундиров, по величию и гармонии общего ансамбля мог бы сравниться с праздником, данным императором вдень свадьбы своей дочери в Зимнем дворце, год назад сгоревшем и теперь восставшем из пепла по мановению одного человека. Да, Петр Великий не умер. Его моральная сила живет и продолжает властвовать. Николай — единственный властелин, которого имела Россия после смерти основателя ее столицы^{53}.

Вечером, к концу бала, когда я, по обыкновению, держался в стороне, императрица приказала дежурным адъютантам разыскать меня. В течение четверти часа они искали меня по всем залам, в то время как я продолжал любоваться красотами северной ночи, стоя у того же окна, у которого меня покинула императрица. Я оставил это место лишь на один момент, когда вблизи проследовали их величества. Но так как они меня не заметили, я вернулся к окну и продолжал наблюдать поэтическую картину восхода солнца. Здесь нашли меня посланные императрицы.

— Я уже давно ищу вас, маркиз. Почему вы избегаете меня?

— Государыня, я два раза становился на пути вашего величества, но вы не замечали меня.

— Это уж ваша вина, потому что я ищу вас с тех пор, как вернулась в бальную залу. Я желала бы, чтобы вы здесь осмотрели все возможно более подробно и составили себе о России мнение, которое могло бы опровергнуть суждения о ней людей злых и неумных.

— Я далек от мысли, государыня, приписывать себе такую власть. Но если бы то, что я чувствую, стало общим мнением, вся Франция смотрела бы на Россию как на страну чудес.

— Вы должны только судить обо всем не по внешней видимости, а по существу, потому что у вас для этого имеются все данные. До свидания, я хотела лишь пожелать вам доброй ночи: меня утомляет жара. Не забудьте осмотреть мои новые апартаменты; они восстановлены по идее императора. Я прикажу, чтобы вам все было показано.

Здешняя придворная жизнь до того для меня нова, что даже забавляет меня. Она напоминает путешествие в давно прошедшие времена. Порой мне кажется, что я нахожусь в Версале сто лет назад. Изысканная учтивость и поражающее великолепие здесь вполне естественны, и отсюда легко видеть, насколько далек Петербург от нынешней Франции.

Мы не успели еще отдохнуть от придворного бала, как уже на следующий день все снова собрались на другом празднестве, в Михайловском дворце у великой княгини Елены Павловны, невестки императора, супруги великого князя Михаила Павловича. Она считается одной из выдающихся женщин в Европе, и беседа с ней в высшей степени интересна^{54}. Я имел честь быть ей представленным в начале бала. В первый момент она не сказала мне ни слова, но затем в течение вечера она несколько раз находила случай поговорить со мной. Из этой беседы у меня сохранилось в памяти следующее:

— Мне говорили, — сказала великая княгиня, — что вы вращаетесь в Париже в очень интересном обществе.

— Да, сударыня, я люблю общество одаренных людей, и беседа с ними — мое высшее удовольствие. Но я далек был от мысли, что вашему высочеству известны такие детали из моей жизни.

— Мы хорошо знаем Париж, и также знаем, что в нем мало людей, правильно оценивающих нынешнее время и сохраняющих память о временах прошедших. Конечно, такие лица у вас бее же встречаются. Мы любим, по их творениям, многих ваших писателей, с которыми вы, наверное, часто встречаетесь, в особенности же госпожу Гэ и ее дочь, госпожу де Жирарден^{55}.

— Эти дамы в высшей степени одарены и талантливы, и я счастлив, что могу назвать их своими друзьями.

— Вот видите, какие у вас интересные и талантливые друзья. Мы читаем книги госпожи Гэ с большим удовольствием. Какого мнения вы о них?

— Я нахожу, что в них дается верное представление о прежнем обществе, и притом человеком, который это общество понимает и ценит.

— Почему госпожа де Жирарден ничего более не пишет?

— Она — поэтесса, а для поэтов молчание — также творчество.

При разговоре с великой княгиней я придерживался правила только слушать и отвечать. Я ждал, что она назовет еще несколько литературных имен, которые тем более льстили бы моей патриотической гордости. Но это ожидание было напрасно: великая княгиня, которая живет в стране, где прежде всего ценят такт, несомненно, лучше меня знала, что можно говорить и о чем лучше промолчать. Опасаясь одинаково значения как моих слов, так и моего молчания, она не произнесла более ни слова о нашей современной литературе. У нас действительно немало имен, одно упоминание коих может смутить спокойствие духа и однообразие мысли, деспотически привитое всем, кто желает жить при русском дворе^{56}.

Возвращаюсь, однако, к описанию торжественных празднеств, на которых я теперь каждый вечер присутствую. У нас балы лишены всякой красочности благодаря мрачному, черному цвету мужских нарядов, тогда как здесь блестящие, разнообразные мундиры русских офицеров придают особый блеск петербургским салонам. В России великолепие драгоценных дамских украшений гармонирует с золотом военных мундиров, и кавалеры, танцуя со своими дамами, не имеют вида аптекарских учеников или конторских клерков.