Никогда не смотри через левое плечо - [7]

– Не убивайся ты так, Элен. Отдохни. Силы нужно копить. Если ты завтра заболеешь – лучше будет?

Легко сказать «отдохни». А как тут отдыхать, когда дом только и требует: «Работай, работай!» И Элен работала до помутнения в глазах, до сердечной боли, но прекратить работу и передохнуть она не могла.

Хлопнула входная дверь, и послышались частые шаги. В кухню заглянула Анна.

– Уехали, – отдуваясь, произнесла она. – Ну и денек.

– Они вроде хорошие люди, – заметила Элен.

– Не избалованы роскошью, потому и хорошие. Посмотрим, какими станут. Многим деньги в голову ударяли – такими самодурами становились, что только держись. А бежать куда? Бежать-то и некуда. Хозяйка, пусть земля ей будет пухом, все сделала, чтобы привязать меня к дому. Оговорила, что и флигель продать не могу, только бросить и уйти. И денег на жизнь не отписала – работай, мол, Анна, если желаешь и домом владеть, и кушать как человек. Не было покоя при ее жизни, не будет и после смерти. Подневольные мы с тобой. Хотя ты-то можешь уйти, а мне никак. Хоть бы и черти стали владельцами этого дома, а я все при них буду.

Анна лукавила. После двадцати лет безупречной службы у нее были сбережения. К тому же сын звал ее жить к себе в новый, только что отстроенный дом. Но она имела тайну, которую никому не открыла бы даже в день Страшного суда. Поэтому и убеждала теперь всех и каждого, что идти ей некуда, и она вынуждена выполнять волю покойной хозяйки.

– Мне тоже некуда идти, – простодушно ответила Элен.

Домоправительница окинула ее подозрительным взглядом:

– Это еще почему?

– А зачем куда-то идти, когда мне и здесь нравится? – ответила Элен вопросом на вопрос. – Не гонят же. Так для чего же срываться с места и что-то искать? Я ведь работаю на дом, а не на хозяев. Хозяева пусть себе меняются, лишь бы не гнали и зарплату вовремя платили.

– И то верно, – настороженно согласилась Анна, не очень-то удовлетворенная таким ответом, и внимательно всмотрелась в лицо горничной – не хитрит ли? Но, не заметив и тени лжи, успокоилась.

– Пойду я, – сказала она, помолчав, – устала, сил нет никаких. Ты тут прибери в кухне и вымой посуду. Потом запри двери и ложись. Или лучше запри сразу, как уйду. Мало ли кто тут бродит по ночам. Спать здесь пока одна будешь, уж очень мне хочется переночевать в собственном доме.

Элен проводила ее до самой двери и дважды повернула ключ в замке. Затем подумала и задвинула засов. А после все то же самое проделала с дверью черного хода, проверила все окна и даже к старому кошачьему лазу придвинула тумбочку. Теперь ни человек, ни зверь не смогли бы попасть внутрь. Но все равно она чувствовала себя неспокойно, потому что впервые за все время службы она осталась одна на ночь в пустом доме. Да еще и в день похорон.

Вернувшись в кухню, она поразилась густой, почти звенящей тишине и долго не решалась открыть воду, чтобы не нарушать мрачного молчания дома. Конечно, тарелки можно было просто сунуть в посудомоечную машину, но Элен твердо знала, что ручное мытье, во-первых, чище, а во-вторых, разве она могла доверить душу тарелок этой сварливой машине? Такое поведение было бы кощунственным. К электрическим приборам она имела особое отношение, граничащее с враждой. Их душу съедало электричество. А что такое предмет без души как не порождение дьявола? Странным образом сплетались в этой голове религия и мистика.

Поэтому Элен отвернула кран, капнула на губку моющее средство и с наслаждением взбила пахнущую лавандой пену. Она испытывала почти физическое удовольствие, видя, как под ее руками грязные тарелки вновь становятся ослепительно белыми, впитавшими запах чистоты и расточающими благодарность и Элен, и всему миру.

За спиной что-то хрустнуло, и этот звук грязной лапой вырвал ее из мира грез. Она молниеносно закрутила кран и одним прыжком оказалась у двери. Но в наступившей тишине не слышалось никаких других звуков, а дом казался таким же пустым и одиноким, как пять минут назад.

Элен перевела дыхание и на цыпочках вернулась к раковине, приоткрыв воду ровно настолько, чтобы на тарелки стекала тоненькая, не создающая шума струйка.

Какое-то время она работала молча, прислушиваясь к воде, которая, ударяясь о фарфор, издавала звенящий тонкий звук. Возможно, никто другой и не обратил бы на этот звук никакого внимания, но Элен слышала в нем слова и фразы, мысленно отвечая на них и сопровождая ритуал легким покачиванием головы.

Она уже и думать забыла о треске, что так напугал ее несколько минут назад, как вдруг шум повторился снова. Она замерла, не решаясь обернуться. И вновь заскрипели половицы, словно кто-то осторожно шел по деревянному полу кухни прямо к ней. Сзади? Нет, слева… Не убирая тарелку из-под водяной струи, Элен медленно повернула голову влево и посмотрела через плечо.

Тарелка со звоном выскользнула из рук, разбившись о дно металлической раковины, а Элен, подобно подбитой летучей мыши, раскинула руки и медленно опустилась на пол, потеряв сознание.

Когда она открыла глаза, то еще некоторое время не могла понять, где находится. Электрическая лампочка с матовым абажуром светила прямо в глаза, вызывая в них невыносимую резь. В голове словно дергал нарыв, собираясь прорваться; зубной болью ныл левый локоть . Она пошарила вокруг руками, надеясь обнаружить себя на постели, но ощутила лишь гладкие доски пола, а голова ее упиралась в ножку стола. Элен с трудом повернула голову и увидела подбиравшуюся к ней довольно большую лужу с какими-то белесыми разводами на поверхности. Чуть позже включился слух – она услышала звук льющейся из засоренной раковины воды и в тот же миг осознала, что с ней. Она лежала в кухне, на полу, стрелки настенных часов показывали половину двенадцатого ночи. Это означало, что она пробыла в обмороке около трех часов. Хорошо хоть кран прикрутила до минимума, иначе теперь очнулась бы в море разливанном и до утра бы вычерпывала воду.