Никогда не смотри через левое плечо - [41]

Нет, я нисколько не жалел, что поехал с купцами. А вот Дьюла заметно скис. Однажды он признался, что тоскует по жене. Сидя рядом со мной, он печально вздыхал и вслух вспоминал о своей Пирошке так, словно уже годы прошли с их последней встречи. Бедняга быстро забыл о несносном характере жены. Теперь он мечтал о том, что непременно вернется обратно, накупив ей кучу подарков. Кроме того, он решил ей написать письмо.

– Бедняжка, наверное, переживает. Еще чего доброго решит, что меня съели волки, – сказал он.

Вот уж никогда бы не подумал, что у него сохранились еще остатки любви к Пирошке.

Но всему когда-то приходит конец. На четвертые сутки все обжитые районы остались позади. Теперь дорога с обеих сторон была окружена только лесами. Могучие деревья стеной стояли по обочинам. По ночам здесь выли волки, а о присутствии человека говорила только узенькая наезженная тропинка, по которой проходили обозы в обе стороны. Иногда ветви над ней сплетались так густо, что даже в солнечный день здесь стояли сумерки. А уж в пасмурный – так и вовсе было темно, как ночью. Густые сросшиеся ветви не пропускали свежий воздух. Само собой, что этот участок пути считался опасным, и нам было велено во все глаза глядеть по сторонам, а в случае опасности подать сигнал. Купцы тоже были вооружены, но среди них были тучные и старые люди, которые вряд ли смогли бы сражаться в случае нападения. Так что вся надежда была на нас с Дьюлой да на вожатого Петера, еще нестарого и крепкого мужчину.

Теперь лошадям давали отдых только при свете ясного дня. А ночью мы ехали без остановки, стараясь производить как можно меньше шума. Все двенадцать повозок были снабжены факелами, пропитанными смолой, но пользовались ими только в самых крайних случаях. Чтобы не сбиться с дороги, лишь на самой первой повозке зажигался факел. И часто, когда дорога изгибалась, мы вовсе теряли его из виду, и оставалась надежда только на умных лошадей, приученных идти след в след. Все эти меры предосторожности предпринимались для того, чтобы проскочить незамеченными мимо разбойников. Но, судя по рассказам купцов на привале, еще ни один обоз не избежал встречи с ними.

В ту ночь мы услышали, как что-то с шорохом ударилось о боковину нашей телеги, и почти сразу же где-то впереди раздались крики. Дьюла подхватил свою палицу, и мы выпрыгнули из телеги на ходу. Лошади сделали еще несколько шагов и остановились. Естественно, если бы обоз не был таким длинным, то можно было бы попытаться сбежать Но при нашей громоздкости об этом нечего было и думать. Поэтому на всех повозках зажгли факелы, осветившие стену леса по обе стороны от нас. Мы побежали вперед, и прямо перед моими глазами откуда-то вылетела стрела и впилась в деревянный бок повозки. Я проследил ее направление и увидел дикого вида оборванного человека с луком в руках. За моей спиной раздались крики, я обернулся и в игре теней увидел, как Дьюла поднимает над головой такого же оборвыша и припечатывает его спиной об угол повозки. Раздался вопль и хруст переломанного позвоночника. Отбросив трепыхающееся как, вытащенная из воды рыба, тело, он помчался вдоль обоза, размахивая палицей, и я готов поклясться, что услышал пару ударов, разбивающих чьи-то черепа. А я так и остался стоять, сжимая нож в руке и не соображая, что же делать и куда двигаться. Но моя нерешительность длилась недолго, потому что почти в тот же самый момент, я почувствовал, как чьи-то руки охватили меня сзади за шею.. Я лягнул нападавшего, как норовистая лошадь, и услышал за спиной вопль. Руки, сжимающие мое горло, на минуту ослабли, что дало мне возможность обернуться и всадить нож по самую рукоятку в мягкий живот разбойника. Он упал, пару раз булькнув, как утопленник. Но у меня не было желания рассматривать его распоротое брюхо, и я побежал вдоль обоза, высматривая опасность. Но, как ни странно все уже затихло. Ночной бой закончился в мгновение ока.

В свете факелов мы насчитали пять убитых, один из которых был вооружен луком, а рядом с двумя из них валялись топоры лесорубов. На что рассчитывала эта жалкая кучка доморощенных грабителей, понять было трудно. Я думаю, это были крестьяне из ближайшей деревни, которые оголодав от неурожая, решили попытать счастья в нелегком разбойничьем труде. Что ж, теперь, по крайней мере, они уже не захотят есть. Мы внимательно осмотрели все повозки и все кусты в округе. Никого, и товар сохранился в целости. Вожатый скупо поздравил нас с боевым крещением и дал знак двигаться.

Снова усевшись в свою телегу, мы очень рассчитывали, что ночь пройдет спокойно.

Не успели мы отъехать от места бойни, как услышали треск кустов и волчий вой. К утру от тел не останется и следа. Что не сожрут волки, днем доклюют вороны. Таков закон природы. Смерть для одних – это жизнь для других. В самом деле, чем волк хуже крестьянина? Где написано, что Бог не создал того и другого собственными руками? Так что я начинал склоняться к мысли, что в природе все равны. Возможно, такая мысль была кощунственной и недостойной христианина, но она казалась мне единственно верной. Вдоволь намахавшийся дубиной Дьюла спокойно храпел дальше. А я все никак не мог свыкнуться с мыслью, что какой-то час назад мои руки отняли жизнь у двух людей, возможно, таких же христиан, как и я. Кто бы мог подумать, что уже через несколько месяцев я буду вспоминать свои нравственные терзания со смехом.