Никогда не называй это любовью - [32]

Глава 5

В этот день парламент был переполнен людьми. Всюду слышались разговоры о том, что ирландцы собираются устроить крупные неприятности в связи с биллем о Habeas Corpus, и все свидетельствовало о том, что это правда.

Мистер Биггар, являющий собой образец самого крепкого здоровья, пустился в один из своих марафонских спичей, довольно перескакивая с одной темы на другую, то и дело вставляя чисто ирландские выражения и словосочетания, которые изрядно притомившиеся члены английского парламента находили совершенно неудобоваримыми и непонятными. Когда же он начал путаться в словах и нести уже несусветную чушь, мистер Хили занял его место. Мистер Хили, молодой и рьяный приверженец мистера Парнелла, обладал весьма едким языком и грудью, переполненной невысказанными эмоциями. Но, вероятно, сегодня ему было очень горестно из-за известия, что за нарушение условий досрочного освобождения арестован Майкл Девитт. Бедняга Майкл все-таки угодил за решетку. Длительное время он провел в Дартмуре и так и не научился мерам предосторожности.

Это известие явно расстроило и мистера Парнелла, ибо, когда настала его очередь говорить, он, несмотря на свою учтивость и острый ум, не сумел сдержать кипящей ярости. Если этот постыдный билль пройдет, то у человека останется еще меньше свободы, чем у его злосчастного друга Майкла Девитта. Ибо обвинение не придется даже сфабриковывать. Его бросят за решетку, и, может, месяцев через шесть кто-нибудь вежливо предъявит ему предполагаемое обвинение. А ведь британцы являют собой нацию, которая так кичится свободой. В любом случае, если дерзкие чужеземцы сажают в тюрьму англичанина, то британцы начинают войну, никак не менее. Почему бы и ирландцам не начать войну за то, что посадили Майкла Девитта?

Парнелл продолжал и продолжал говорить; его высокая, красивая, стройная фигура возвышалась над залом; лицо было бледно, голос звенел от презрения, иногда презрение сменялось тихими интонациями сострадания, проникая в каждый угол зала парламента.

Мистер Гладстон сидел, откинувшись назад на передней скамье; он явно расслабился, его огромный нос устремился в потолок, проницательный, испытующий взор смотрел, казалось, в никуда. Сэр Чарлз Дилк немного волновался, он постоянно вертелся на своем месте, и ему совсем не нравился Парнелл. Он считал, что тот ведет себя как иностранец со своей деланной надменностью и неприкрытой ненавистью к Англии. Мистер Чемберлен слушал речь Парнелла бесстрастно, задумчиво; Мистер Фостер, проводивший этот билль в жизнь, пребывал в состоянии тревоги и волнения. Он признался себе, что весьма неохотно представляет этот билль к рассмотрению, но все его волнения и беспокойства возобладали над этой неохотой. Члены ирландской партии сидели на своей скамье единой группой, время от времени перешептываясь или посмеиваясь над смыслом сказанного оратором. Все знали, что у этих людей напрочь отсутствуют хорошие манеры. Если они приходили в ярость и начинали орать друг на друга, то угомониться им было очень трудно, и суматоху они производили ужасную. Казалось весьма вероятным, что все неприятности с их стороны случатся еще до того, как пройдет билль.

Кэтрин заметила, что Вилли тихо сидит в стороне от членов ирландской партии, словно демонстрируя, что не имеет к этим людям никакого отношения. Как обычно, он одет в безупречный элегантный костюм, что только подчеркивало неопрятность или, наоборот, чрезмерную вычурность костюмов его коллег. Однако Вилли очень внимательно прислушивался к парламентским дебатам и, вне всякого сомнения, намеревался сыграть в них свою роль, как только настанет подходящий момент.

Вначале Кэтрин не была уверена, что Чарлз заметил ее приход: женская галерея была переполнена, даже несмотря на ужасную погоду. Тем не менее спустя некоторое время глаза Чарлза встретились с ее глазами, при этом речь его ни на мгновение не сбилась. Он продолжал рассказывать о вековых беззакониях со стороны англичан, заметив, что об этом уже говорилось, наверное, сотни раз и до него. Можно было назвать еще множество всяких беззаконий, о которых англичане настолько устали слушать, что их обуревало единственное желание: побыстрее добраться до дома, сесть в тепле у розожженных каминов, вкусно поесть и предаться целительному сну.

Наконец мистер Парнелл кончил говорить и сел на свое место. Его сменил мистер Вилльям О'Брайен, дублинский журналист. Его речь была довольно бестолковой, как и последовавшие за ней дебаты, если их вообще можно было назвать дебатами, поскольку члены ирландской партии вознамерились продолжить сражение, заставив англичан сидеть на своих местах до тех пор, пока те не окоченеют на жестких скамьях.

Мистер Парнелл поднял глаза на женскую галерею, слегка коснулся платочка, выглядывающего из нагрудного кармана, и незаметно покинул нижнюю палату.

Кэтрин выждала нескончаемые полчаса, тоже поднялась со своего места и покинула собрание. Вилли не заметил ее ухода. Если, конечно, только не сделал вида, что не заметил.

Очень трудно оказалось найти кэб. Закутанная в свою самую теплую накидку и прикрыв лицо плотной вуалью, Кэтрин подошла к стойке отеля Вестминстерского дворца и осведомилась, прибыл ли ее супруг мистер Престон.