Никогда не называй это любовью - [117]

В дверь постучала Филлис.

– Мадам, я могу подавать завтрак?

Кэтрин посмотрела на Чарлза, застывшего, словно изваяние, возле камина.

– Да, Филлис. И побольше кофе, пожалуйста. Сегодня утром нам понадобится очень много кофе.

И Кэтрин упала на колени перед Чарлзом.

– Дорогой, неужели ты не понимаешь, что произойдет, если ты откажешься защищаться? Неужели ты не понимаешь, что скажет мистер Гладстон? Или королева? Я знаю, королева рьяная пуританка, но и она посещает светское общество. Я даже не представляю, как после всего этого мистер Гладстон осмелится появиться перед нею.

Он поднял голову.

– Совсем недавно тебя волновали только Клер и Кэти. А теперь – мистер Гладстон с королевой.

– Это из-за тебя, – прошептала Кэтрин. – Я в негодовании, ибо я волнуюсь за тебя.

– А потом ты подумала, что я не должен состязаться с твоей верностью.

– Но тут совершенно иное! На твоей совести три миллиона человек, не считая меня.

– Ты не на моей совести, – произнес он, положив руку себе на грудь. – Ты у меня здесь, в моем сердце. И я обязательно найду способ, чтобы дети остались с нами. Нам придется обжаловать постановление судьи. Если же это не удастся… то, полагаю, капитан О'Ши очень скоро выберется из своего финансового кризиса.

– Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что намереваешься выкупить у него детей?

– Ну, положим, нам придется не выкупать детей, поскольку мы никогда не расстанемся с ними, а покупать его подпись на документе о его отказе от опеки над ними. Если понадобится, я продам Эйвондейл. Ну, дорогая, а где же наш кофе? Надеюсь, Эллен приготовила почки и бекон. Мне надо хорошенько поесть с утра. Я собираюсь на встречу с членами ирландской партии и не сомневаюсь, что все сегодня будут необыкновенно словоохотливы. Хотя им есть чем заняться и без этого. Вот так-то вот.

Кэтрин, обрадованная, что у Чарлза разыгрался аппетит, поскольку отсутствие его беспокоило ее уже давно, с надеждой в голосе проговорила:

– Надеюсь, они все же поддержат тебя. Ведь ты пока еще их лидер.

– Не-ет, они вцепятся мне в глотку. Но уверен, что сумею справиться с ними. Я совершенно не намерен уходить с политической арены именно в этот критический момент. – Он сел за стол. – А ты чем будешь заниматься?

Кэтрин посмотрела на серую полоску моря, вздымающуюся от яростного ветра, вспомнила о вчерашнем происшествии и вздрогнула.

– Посижу дома с детьми. Мне хочется, чтобы они все время были у меня на виду. – И про себя добавила: «И буду ждать твоего возвращения…»

Позднее она послала Нору купить все газеты, какие только можно.

После возвращения дочери Кэтрин вновь погрузилась в чтение, справляясь с нелегкой задачей разобраться в мнениях журналистов. Но это оказались не мнения, а единое мнение.

«Уйти с политической арены в личную жизнь…»

«В Англии ни духовенство, ни миряне больше не будут иметь с ним ничего общего…»

«Его политическая карьера кончена…»

«Найдется ли во всем мире хоть один человек, который теперь сможет поверить слову мистера Парнелла?»

Вдобавок к своему горю она прочла несколько язвительных заметок насчет нижних юбок Китти О'Ши и гнусные шутки касательно побега по пожарной лестнице. Ко всему прочему случились и более серьезные вещи. В Типперэри[44] снова начались поджоги и убийства бейлифов. А спокойный голос ирландского лидера сейчас явно срывался. О чем они думают? Что предпримут?

Кэтрин позвонила в колокольчик и, когда в комнате появилась Филлис, швырнула ей охапку газет, приказав сжечь их в кухонной печи.

– Слушаюсь, мадам. Не угодно ли вам подняться наверх и поспать. Теперь хозяина долго не будет дома.

«Хозяин…» Прежде Филлис никогда не называла так Чарлза. В груди Кэтрин не прекращал гореть маленький упрямый костер, а Чарлз все еще не возвращался. Но он приедет! Он всегда возвращается домой!

Глава 23

Если до сих пор Чарлз возвращался совершенно спокойным, то на этот раз все было иначе.

Он приехал почти в полночь; глаза сверкали на его бледном, усталом лице.

– Нам придется сражаться, Кэт! – выдохнул он и буквально упал в кресло возле камина. Его тело казалось невесомым от истощения и усталости.

– Черт бы побрал эти подлые, лицемерные душонки! – проговорил он с яростью.

– А чего можно было от них ожидать? – презрительно возразила Кэтрин. – Они давно все решили…

– Они, видите ли, боятся шокировать мистера Гладстона. Мы ведь теперь публичные развратники и изгои, а он – примерный прихожанин.

– Даже мистер Гладстон… – шепотом сказала Кэтрин, но не успела продолжить, ибо Чарлз устало перебил ее:

– Да, разумеется, я ожидал, что он все узнает, но если бы скандал не стал достоянием общественности, он закрыл бы на это глаза.

Кэтрин подошла к нему.

– Расскажи, что случилось сегодня.

– Мы собрались, чтобы выбрать председателя.

– Ну и как?.. Неужели они переизбрали тебя? – воскликнула Кэтрин.

– О да, они сделали это. Они даже поаплодировали мне. Я был избран единодушно.

– Как же они пошли на это после всего, что с тобой приключилось?

– Видишь ли, я не оказываю на них такого огромного влияния, как официальные послания из Ирландии. Из Дублина, Лимерика, Клонмеля, Энниса. Все прислали уверения в преданности и доверии. Кроме того, заявлено, что никто не подчинится диктату и что у них не будет другого лидера, кроме меня. О'Брайен с О'Коннором сделали мне комплимент, что я – самый выдающийся парламентский деятель от ирландской партии за все времена. Даже Тим Хили произнес в Лейнстере весьма лестную речь в мою честь. Вот, послушай: «Для Ирландии и ирландцев мистер Парнелл является скорее не человеком, а общественным институтом. И мы, находясь рядом с ним, сохранили силу и власть в совете Великобритании и всего мира, такую власть, какой мы никогда не обладали прежде».