Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1 - [3]

Девушка затрепетала — ротик приоткрылся в сладострастном вздохе. Владимир двинул руку еще выше по бедру, почти касаясь срамного места. Вздох сменился стоном наслаждения, молодое тело затрепетало и прижалось к князю. Владимир начал подумывать, не уединиться ли с прелестницей в соседней горнице, как вдруг пред ним, будто из-под земли, вырос Лушок, ближний холоп великого князя. 

— Княже, — Лушок старался не смотреть в то место, где исчезала рука Владимира. — Там Илюша прибыл. Опять с собой тварь дикую привез. Его сюда позвать? Али как? 

— Ох, этот Муромский недотепа! Резвый какой! — заметил Владимир, не прекращал работать пальцами между ног прелестницы, — Что на этот раз поймал, наш богатырь? Жар-птицу? Лушок улыбнулся. 

— Говорит, Соловья взял. Того самого, про которого Микулич рассказывал. 

— Ну, раз такое дело, то пойду, взгляну на добычу!

Здесь одни искушения остались. Мы же нынче люди Христовы. Отец Михаил меня б одобрил, — князь подмигнул холопу, столкнул девушку с колен и поднялся на ноги.

Лушок, снова спрятав улыбку, повел господина через узенькую дверь во внутренние покои. — Я Илюшу просил во дворе тварь оставить. А то мало ли что от нее ожидать… 

— Молодец. Заботливый мой, — князь сказал это таким тоном, что было непонятно, хвалит он или издевается. Миновав пару пустых помещений, Владимир и Лушок вышли из терема в небольшой двор, окруженный со всех четырех сторон бревенчатыми стенами. В тени крыльца сидел бородатый воин, перед ним стояли массивная клетка, боевой конь и девушка в рваном рубище. При виде князя воин вскочил и поклонился до земли. 

— Исполать тебе, княже! 

— Здорово, богатырь! — Владимир отечески похлопал Илью по крепкому плечу. — Ну, показывай своего Соловья! Как поет, послушаем. 

— Княже, не надо его слушать. Велеречив безмерно. Гляди, тебя очарует! 

— Да, ну? Уж не стройной ли фигурой? — в этот момент Владимир обратил внимание на девушку и, приблизившись, начал ее рассматривать. 

— А это кто такая? 

— Молвит, что дочь его. Ежкой звать. Но не может у такого чудища дочери быти. 

— Наверно, не может, — Владимир осторожным движением руки приподнял голову девушки за подбородок. — Если тебя, дорогая, отмыть, то смотреться ты будешь великолепно… Илюша, открывай клетку! 

— Да, княже, — воин выхватил меч и парой точных ударов развалил сооружение из ивовых прутьев. 

— Батюшка! — вскрикнула девушка и бросилась к скорчившемуся на обломках существу. 

— Доченька! — чудище, раскрыв объятья, прижало к себе легкое девичье тело. 

— И это называется любовь? — задумчиво произнес князь, потом властно добавил: — Лушок, возьми девку и отведи в женские покои! Скажи Зорьке, чтобы отмыла ее и причесала! 

— Слушаюсь, княже, — холоп схватил девушку за руку и сильно потянул на себя. 

— Не-е-ет!

Ежка попыталась сопротивляться, но силы были явно не равны. Единственное, что девушке удалось — это порвать тесемку с золотистым амулетом на груди хлопца. Тот охнул, но смутился мало, подхватил свое сокровище в одну руку, девушку — в другую, и поволок пленницу внутрь терема. Когда крики Ежки стихли за дубовыми дверьми, князь пристальней взглянул на того, кого называли Соловьем. Руки и ноги пойманного разбойника были человеческими. По пять пальцев на каждой, обычная, немного желтоватая, кожа, дряблые мышцы и свежие ссадины на коленях. Чудищем Соловья делала голова. Огромная, не соразмерная туловищу, морда с единственным глазом посреди лба и зубастой пастью. Исключительная кривизна и желтизна зубов усугубляли облик пленника. Когда он открывал рот, у всякого возникало подсознательное желание отпрянуть. И Владимир живо отступил, едва Соловей запричитал:

— Не вели, великий князь, казнить… Напраслину на меня возводят люди. 

— Хм… — Владимир с любопытством разглядывал чудище, корчащееся в дворовой пыли. — И что же они на тебя возводят? 

— Говорят я жестокий мучитель и тать… Но посмотри на эти немощные руки могут ли они справиться с твоими богатырями? Мог ли я повергнуть тех великих воинов, в смерти которых винят меня? 

— В самом деле… — Владимир задумчиво почесал подбородок. 

— Не слушай его, княже! Брешет тварь! Брешет! — глаза Ильи полыхнули огнем. — Ворожбой он народ брал! Дикой силой людей корчил! 

— Что ответишь на это, Соловей? 

— Будь я искушен в ворожбе, разве был бы я здесь, несчастный и просящий о милости? Я — ни в чем не виноватый, бедный старик… — в единственном глазе разбойника навернулась прозрачная слезинка. 

— Не слушай его, княже! Просто не слушай! Он красиво поет и мягко стелет, да только брешет! Разреши, я пихну его, чтоб больше не повадно было? 

— Я лишь бедный, несчастный раб твой, великий князь… — чудище продолжало причитать, но Владимир на него уже не смотрел. 

— Эй, ребята! — на окрик из тени выступили два дородных детины в кольчугах. — Этого — в темницу!

Продолжающего причитать Соловья схватили под руки и поволокли в сторону.

Владимир поморщился, не желая больше слышать навязчивый голос разбойника. 

— А ты силен, Илюша. У этого татя хорошо подвешен язык. Я — тертый калач, а ты как его не отпустил, ума не приложу. 

— Для светлого князя, старался! — Илья улыбнулся, преданно глядя в глаза хозяину.