Никита Никуда - [14]

Наконец, гости угасли, начали выпроваживаться. Те друзья, что были не вдрызг, вынесли тех, что были. Последним ушел Мотнев. Но перед этим Бухтатый, расположившийся под столом, был им вынут из аута и вытолкан из дому, а потом и со двора. Аутист еще долго оглашал улицу.

Погостили, попакостили... Антон наспех убрал после гостей и занялся баней.

Они склонились над картой, расстеленной на столе трехверсткой. Река, лес, перелески, болото. Сеть троп.

- К.. к... к... - совал в нее палец контуженный, но не договорил, подняв на Антона голову. Полковник обернулся, загородив от него спиной стол.

- Что вы уставились на меня хором? Сели на шею да еще скрытничаете? - возмутился Антон. - Выметайтесь отсюда к чертовой матери. Чего, ваше благородие, щуришься? Фельдмаршал федеральных войск.

- Поняли, синяки? Новопреставленный представитель общественности хочет знать, за каким чертом вы вылезли из-под земли, - сказал матрос. - К тому же, он наш акушер некоторым образом, и сотрупник, как ни крути.

- Не судите нас строго, Антоша, - сказал примирительно врач. - Рассудительно подумав, вы согласитесь, что раздражаться не стоит. Мы еще сами с мыслями не собрались, в себя не пришли. Вернувшись из мест не столь отдаленных, трудно остаться уравновешенным. Вероятно, вы на себе почувствовали, как меняется характер человека при переходе из одной среды в другую. Травма рождения...

- Повитуха контузила, - вставил матрос.

- Не все, как говорится, воскреснем, но все изменимся. Многие возвращаются возмущенными, а иные возвращаться вообще не хотят.

- Всему свое время, Орфей, - сказал полковник. - Вы еще не вполне отряхнули прах предыдущего. Вами движут надежды, обиды, злость. Как отряхнете, так мы вас посвятим. Тем более, что частично вы уже обо всем догадываетесь.

В баню с ними Антон не пошел. Дама тоже мылась одна, дождавшись очереди.

Они переоблачились в то, что приготовил для них Антон: рубашки и рубища, недоношенные пиджаки, драный спортивный костюм - то, что недосуг было выбросить. Совсем безодежных не было. Артиллерист закутался в одеяло. Матрос, стриженный наголо, накинул на себя простыню, развесив во дворе постиранные лохмотья. Для дамы нашлись вполне еще годные джинсы и полосатая майка. Моряк хотел, было, прибрать этот тельник себе, но уступил, сказав:

- Пусть мы будем одеты, как чмо, но наши женщины должны быть прекрасны.

Антон отметил, что дама стала вполне хорошенькая, и выглядела даже моложе его. Брюнетка. Патлы остригла коротко. На пальцах - пара колец.

- Уж не тебя ль так пылко я люблю, - напевал ей матрос, когда собрались ужинать. Она игнорировала. - Что вы такие хмурые, как жмуры?

Калитка стукнула во дворе. В сенях послышался шорох, как если бы кто-то шарил во тьме, нащупывая ручку двери, которая минуту спустя распахнулась. И не успел Антон подосадовать на того, кого черт принес, как вошел некто нежданный.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

- Что вы накинулись? Я вам кем-нибудь довожусь?

Он отстранился, но я, невзирая на холодность, стиснул его еще крепче. Вопрос племянника меня не смутил. Не узнал. Какие-то редкие родственники, которых почти не видел досель. Так мне и надо. Давно не наведывался.

Дверь, что вела из прихожей в зал, была полураспахнута, я увидел накрытый стол. И людей, что сидели за ним, жадно жующих. Но я глянул на них лишь мельком, вскользь, а потом, пока родственника в объятия заключал, мысленно восстановил картинку. Шестеро, одна из них дама. Выглядят очень уж незавидно, в живописных отрепьях, словно бомжи. Один, одетый в одеяло, был то ли пьян совсем, то ли плох. Комната полна злого сивушного духа.

- Кто они? - спросил я, пока мы терлись друг о друга носами.

- Послушайте...- Он еще отдвинулся. - Да постой ты... - Он высвободился из моих рук и уставился на меня с озабоченностью. - Да ты сам-то кто?

- Я твой дядя по матери. Двоюродный.

- Да ну? - с притворным изумлением произнес он.

- Вот телеграмма.

Я предъявил в доказательство текст. Он пробежал его и скомкал листок, чтобы выбросить, но я перехватил. Кое-что мне хотелось бы разъяснить.

- Кстати, доски были гнилые, - сказал он и добавил. - Дядь Жень.

- Ген, - поправил я. - Так кто эти люди?

- Так, земляки, - ответил племянник. - Подвал у меня снимают со вчерашнего.

- Геологи? - Почему-то слово земляки у меня с геологами ассоциируется.

- Да. Ищут каких-то руд. Вчера только вышли из лесу.

Я заглянул в зал. Лица заторможенные, замороженные даже, словно у дохлых рыб. Какая-то инерция в лицах. Разбитость, распятость, несобранность. Но невзрачными не назовешь, выразительность есть. Я помахал им рукой. Закивали. Один, в накинутой простыне - после бани, наверное - тоже махнул в ответ. Только закутанный в одеяло был то ли слеп, то ли мертв - не откликнулся.

- Перекусишь с дороги? - проявил племянник первое гостеприимство.

Что-то шевельнулось в душе, похожее на испуг. Поднялось из глубин некое беспокойство. Словно я здесь уже был и все это видел. Быть-то был, и проживал даже. Но смятение вызывали скорее геологи. Я стряхнул дежа вю, но неловкость осталась. Не хотелось мне присоединяться к этим бледным выходцам.

- Я рад, что с телеграммой ошиблись, - сказал я. - Рад, что ты жив. Тут они просчитались.