Нигилий - [49]

XIX

Мадам Барбух взволнованно ходила по комнате. Ее большие глаза сверкали от злобы и ненависти. Лебрен был поражен. Лицо мадам Барбух было искажено до неузнаваемости.

— Верндт! Верндт! Вечно этот Верндт! — шептала она, задыхаясь. — Я уже чувствовала, что этот человек не дремлет. Он в связи с самим чортом! Вы читали сообщение «Нью-Йорк Экспресс», мосье, научные объяснения проекта? Конструкция гениальна, это откровение. Что значим мы с вашим проектом в сравнении с ней!

— Мадам! — возмутился он.

Она и не слушала его.

— Его лодка в форме рыбы, она не опускается на цепи, у нее много окон, собственная двигательная сила, у нее… чорт возьми! Что мы станем теперь делать с этим несчастным шаром?

Лебрен весь вспыхнул.

— Мадам, не я вам предлагал свой проект. Вы сами пожелали приобрести его.

— Потому что это был единственный, к которому можно было серьезно отнестись.

Она преодолела злобу и посмотрела планы.

— Сколько вам еще нужно времени, чтобы закончить постройку лодки?

— Две недели.

— Через две недели этот дьявол тоже опустится к метеору. Эта лодка… это изобретение… почему оно не принадлежит нам!

Лебрен соображал.

— Теперь, когда известна идея его изобретения, мы могли бы выстроить такую лодку. Я взял бы его систему, и мы боролись бы с ним его же оружием.

Она окинула его сверкающим взглядом.

— А время постройки? А наш выигрыш?

— Четыре недели придется работать и днем, и ночью.

— Четыре недели, четыре недели! А он отправится за добычей через две недели! На что нам его подводная лодка, когда все опустеет!

Инженер склонился над чертежами. Потом он поднял голову.

— Еще одно было бы возможно. Мы можем взять остов моей шарообразной лодки, вставить в него мои машины для подводных лодок и взять окна Верндта. Тогда соединились бы в одно оба изобретения.

— Время постройки? — снова спросила она.

— Я удвоил бы число рабочих, я заставил бы каждую смену работать по три часа. Можно было бы премиями подгонять людей, выкачивать их силы. Мы могли бы справиться тогда через две недели.

— Две недели? Что это значит? Он выезжает из Токио. Мы строим в Сиднее. Мы должны выиграть еще три дня, чтобы спуститься на дно одновременно с этим дьяволом.

— Не знаю, мадам… но я попробую. Мне это кажется почти невозможным.

Она топнула ногой.

— Это должно стать возможным! Я заплачу вам еще 100 миллионов, если вы добьетесь. 15 февраля мы должны спуститься в море.

Она отчеканила:

— Тридцатого в полночь отправка из Сиднея. 15 февраля путешествие на дно!

XX

Гавань Иокогамы превратилась в какой-то праздничный стан. Колоссальные трибуны тянулись по берегу на целые километры. Сам город утопал во флагах. Со всех домов, пароходов, башен, столбов и мачт развевались эти флаги. Скорые поезда привозили каждую минуту гостей из Токио. Бесчисленные автомобили мчались по всем направлениям. Воздух до жути был полон аэропланами. Быстрые, как молния, ласточки воздушной полиции разрезали темные тучи аэропланов. Площадки становились тесны для этого нашествия летательных аппаратов.

На всех устах был Верндт и его «Кракон». Болтали, спрашивали и давали радостные ответы. На бесчисленных языках, на немецком и японском, на английском и русском. Людской муравейник был необозрим. Уже в самом начале этого солнечного дня пришлось натянуть на трибунах цепи. Ни одни человек не мог бы найти больше себе там места. Хоры музыкантов Японии и других стран разбрелись по городам и селам. Вся страна была полна радостных звуков. Отрывки национальных гимнов реяли над толпой.

«Кракон»! Это слово кричало со стен и с гигантских плакатов. Столбы, высотою с дом, указывали на море. Там стояло, охраняемое со всех сторон моторными лодками, — золотое чудо немецкого изобретателя. «Кракон»! Это было настоящее переселение народов. Миллионы и миллионы людей приехали из городов и трущоб.

15 февраля было всемирным праздником. Кто сам не явился паломником на место отправления, тот с трепетом сидел в то утро в кинематографе и видел, как в зеркале, на мерцающем полотне далекие события в Иокогаме. Гигантская фильма вертелась в кинематографах всего мира. Видели, как изобретался «Кракон», видели Верндта в его комнате, как он быстрым карандашом набрасывал на лист интегралы и формулы. Перед глазами перелистывались таблицы с вычислениями, логарифмы, нагромождающиеся и сразу точно ветром развеянные, числа. Видели как вырастал из небытия «Кракон». Остов, трубы, гигантские котлы. Следили за производством измерительных аппаратов, за отливкой стекла, постройкой машин. Из труб постепенно образовался остов, котлы взлетели на высоких, точно башня, кранах и опустились на свои места. Первый газ пробежал через трубы и заиграл вентилятором и поршнем. Пустое пространство внутри лодки превратилось на глазах в жилые помещения. Они, точно по мановению волшебника, наполнились мебелью, морскими картами и измерительными аппаратами. На полотне появился и привёл зрителей в восторг целый музей морских инструментов. А потом появилась и сама золотая рыбка, сверкающая своей гладко отполированной золотой поверхностью. Она медленно поворачивалась, показывая винты и снова бока. Остов «Кракона» вырос, стал приближаться, круглое окно уставилось в толпу, окно «Кракона», о котором все говорили, окруженное страшными щупальцами и когтями. Чудище бездны, живой гигантский спрут жадно тянулся щупальцами к толпе. Холодное ощущение неизвестных опасностей закралось в сердца. Волнующееся море точно хотело поглотить это людское чудо. Вот чудовище сверкнуло. Картина стала бледнее, на полотне было яркое световое пятно… играли прожекторы… все закрыли глаза… и снова поражались рождавшимися картинами…