Нидерланды. Каприз истории - [23]

Так появилась система управления, многим казавшаяся слабой, которая держалась на компромиссах и диалоге, но на практике часто срабатывала вполне адекватно и гибко. Она не подавляла гражданина, как это делали многие королевские бюрократии, но делала его союзником. Она сочетала в себе известную меру центральной власти со значительной степенью городской и региональной автономии и тем самым предполагала, что решения должны формироваться в том месте, которому лояльно большинство граждан, то есть в их родных городах. Общенациональные связи были еще слабыми, нидерландский гражданин чувствовал себя прежде всего амстердамцем, или фризом, или зеландцем, или лейденцем. Признание многообразия интересов и мнений также и в этом отношении придавало Республике собственную, почти демократическую динамику, которая, не будучи ограниченной королевскими капризами, могла свободно реализовываться.

Оборотной стороной являлось то, что трудно было разрубать узлы и что формирование решений по делам, в которых сталкивались различные интересы, происходило крайне медленно. Особенно это было заметно в области национальной обороны и водного хозяйства: Республика так и не смогла создать вооруженные силы, соответствовавшие ее экономическому положению, и только к середине XIX века наконец-то появилась возможность приступить к рассмотрению серьезной гидротехнической проблемы разрастания озера Харлеммермеер.

А давайте-ка нанесем визит в Амстердам того времени, в дом одного из предков прекрасной Эстер Хоофт, благородного любителя искусств Питера Корнелисзоона Хоофта. Сейчас вечер 20 февраля 1640 года. Канал Кейзерграхт покрыт льдом. В большом зале пылает камин, щедро льется вино. Столы, должно быть, ломятся от таких блюд, как лещ на вертеле, курица, жаренная с апельсиновыми корками, фаршированный устрицами каплун, запеканка из телячьих языков, молочный поросенок, фаршированный сливами и гвоздикой, и, возможно, какое-нибудь огромное кондитерское чудо в качестве главного блюда. Короче говоря, все экзотические яства из кухни Амстердама XVII века. На вечере музицируют, беседа — само искусство — полна остроумия, поэзии и игры слов.

Почему я вызвал в воображении этот милый вечер, состоявшийся так давно? Прежде всего из-за представленного здесь общества. Редко собиралось вместе так много носителей славных амстердамских имен, как в тот вечер. Разрешите представить: высокоученые Герард Фос и Каспар Барле, католический поэт и по совместительству торговец чулками Йоост ван ден Вондел, потрясающие сестры Анна и Мария Тесселсхаде, строптивый художник, архитектор и пьяница Якоб ван Кампен и, наконец, секретарь принца Константейн Хёйгенс[7] — композитор, поэт, изобретатель и вообще гений. Это была элита культурной жизни города.

И сам праздник наверняка был особенным. Некоторые участники писали о нем с таким восторгом, что даже пять с половиной веков спустя до нас долетают искры. Константейн Хёйгенс должен был на следующий день отправиться в «далекое путешествие» на санях через замерзшее озеро Харлеммермеер (там сейчас находится аэропорт Схипхол) в Гаагу, но, когда он собрался удалиться, ему это не удалось. Семь дам, став в круг, помешали ему уйти. Происшествие вдохновило гостей на несколько творений, созданных по данному случаю. Якоб ван Кампен, достав свое перо, набросал эскиз этой сцены, Барле написал стихотворение о рисующем ван Кампене, а Хёйгенс, как и Тесселсхаде, описал ситуацию в эпиграмме.

К чему лицемерить? Хотят принудить мою волю,

А я бы так хотел лишиться сил!

О нет, моя воля, только недовольство против семи воль,

Не обладает сейчас никакой силой воли…

Да, было время!.. Этот вечер был таким крохотным, мимолетным мгновением в истории, о котором впоследствии думают: а ведь это была высшая точка! Только в 1648 году будет официально подписан мирный договор с Испанией, но фактически Восстание победило. Амстердамская торговля имела гегемонию почти во всех частях света. Деньги и люди стремились в город. Вокруг его центра вырыли целое кольцо каналов, по их берегам высились сотни купеческих домов, один красивее другого, город рос невиданными темпами.

Нидерланды стремительно развивались, превращаясь в белую ворону Европы. Британский историк Дж.Л. Прайс сравнивает рассказы иностранцев, посетивших молодую Республику, с впечатлениями молодых европейцев, впервые увидевших Америку. Все казалось знакомым, но было чуть-чуть иным, далее сбивало с толку: политические дискуссии, мерзкая религиозная терпимость, невиданная степень урбанизации, новый гуманизм в Европе, которая в то время была по большей части консервативной. В некоторых вещах Республика была традиционной, но в экономической и социальной структурах Нидерланды намного опередили Европу. Или, по словам Прайса, это был маленький опередивший свое время форпост капитализма в Европе, которая на остальной своей территории в основном оставалась еще средневековой.

Внутри городских стен Амстердама возникла в определенной мере самостоятельная культурная жизнь. Рене Декарт, отец современной философии, нашел в Амстердаме покой и свободу, чтобы создать школу. Джон Локк напишет здесь позже свои «Epistula de Tolerantia» («Письма о веротерпимости»). Барух де Спиноза, проживавший по соседству с Рембрандтом, сформировал здесь свой взгляд на проблему существования или отсутствия истинной религии и на необходимость толерантного государства, которое не вмешивалось бы в религиозные вопросы.