Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности - [10]
Из приведенных цитат можно заключить, что разврат есть трансгрессивный феномен по существу. В основе разврата лежит ложное предпочтение конечного бесконечному, стремление заменить высшее низшим. Используя формулу К. Ясперса, можно сказать, что здесь имеет место «замена трансценденции и ее несостоятельность». Разврат обнаруживает именно несостоятельность замены трансценденции: любая попытка придать конечному смысл и значение бесконечного обречена на провал. Конечное никогда не будет в состоянии заменить бесконечное, отсюда перманентное состояние неудовлетворенности всем конечным. Невозможность найти удовлетворение в конечном приводит к трансгрессии: человек выходит из всех границ. Вместо бесконечности утверждается безмерность. Отсутствие меры есть основная черта разврата как трансгрессивного феномена. Мера полагает границы и утверждает императив пребывания в положенных границах. Напротив, безмерность есть непризнание каких-либо границ, трансгрессия. Безмерность представляет собой ложную бесконечность, попытку обрести бесконечность путем трансгрессии конечного. Но этот путь ложный. Ложный путь есть разврат.
В «Бесах» разврат является основной темой и стержнем идейного содержания, выполняет сюжетоорганизующую функцию. В романе представлены практически все разновидности разврата: от физического до нравственного, политического, умственного и религиозного. Центральной фигурой в этом плане является Ставрогин, в образе которого все разновидности разврата сочетаются и перекрещиваются, делая явленной самою сущность разврата, его метафизику. В той или иной степени, на тот или иной манер развращены практически все персонажи романа – от главных до второстепенных. Но каждый из них воплощает тот или иной аспект разврата, в каждом разврат представлен в большей или меньшей степени. Ставрогин воплощает разврат абсолютный.
Прежде всего, в Ставрогине представлен разврат сексуальный, доведенный до последнего предела, переходящий все границы. В окончательной редакции романа, не включающей исповедь Ставрогина (главу «У Тихона»), на эту тему даются лишь отдельные намеки. Но и их более чем достаточно, чтобы оценить уровень безмерности ставрогинского разврата. Так, Шатов говорит: «А правда ли, что вы, – злобно ухмыльнулся он, – правда ли, что вы принадлежали в Петербурге к скотскому сладострастному секретному обществу? Правда ли, что маркиз де-Сад мог бы у вас поучиться? Правда ли, что вы заманивали и развращали детей? Говорите, не смейте лгать, – вскричал он, совсем выходя из себя, – Николай Ставрогин не может лгать пред Шатовым, бившим его по лицу! Говорите всё, и если правда, я вас тотчас же, сейчас же убью, тут же на месте!
– Я эти слова говорил, но детей не я обижал, – произнес Ставрогин, но только после слишком долгого молчания. Он побледнел, и глаза его вспыхнули.
– Но вы говорили! – властно продолжал Шатов, не сводя с него сверкающих глаз. – Правда ли, будто вы уверяли, что не знаете различия в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою штукой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества? Правда ли, что вы в обоих полюсах нашли совпадение красоты, одинаковость наслаждения?
– Так отвечать невозможно… я не хочу отвечать, – пробормотал Ставрогин, который очень бы мог встать и уйти, но не вставал и не уходил».[64]
В этом диалоге не просто показана извращенная чрезмерность ставрогинского сладострастия, но явлена трансгрессивная природа разврата: герой нашел совпадение в обоих крайних полюсах человеческой экзистенции, так что различие между извращенным сладострастием и самоотверженным подвигом оказываются стертыми. Граница между низким и высоким здесь нарушена. В основе разврата лежит неспособность установить ценностные разграничения между этими двумя сферами бытия. Отсюда становится возможным предпочтение низшего высшему, замена высшего низшим и стремление найти высшее в низшем. Одновременно в высшем обнаруживается присутствие низшего. Эта трансгрессивная амбивалентность ценностных перспектив была раскрыта в учении Ницше. В «Так говорил Заратустра» мы находим фрагмент, позволяющий с удивительной ясностью и глубиной раскрыть трансгрессивную природу сладострастия Ставрогина: «Ах, я знал благородных, потерявших свою высшую надежду. И теперь возводили клевету они на все высшие надежды. Теперь жили они, наглые, среди мимолетных удовольствий, и они не загадывали даже на день. «Дух тоже сладострастие» («Geist ist auch Wollust») – так говорили они. Тогда разбились крылья их духа; теперь ползает он, все пожирая, оставляя после себя грязь. Некогда думали они стать героями – теперь они сластолюбцы. Скорбью и ужасом является для них герой. Но моей любовью и надеждой заклинаю я тебя: не изгоняй героя из своей души! Храни свято твою высшую надежду!».
