Ницше - [4]
Несмотря на этот тяжелый опыт, уже через два месяца Ницше снова преподает в Базеле. Перегрузив себя лекциями по философии и филологии, он начинает писать «Рождение трагедии». Этот блестящий и в высшей степени оригинальный анализ греческой культуры противопоставляет стройное и ясное аполлоническое начало классической сдержанности темным инстинктивным дионисийским силам. Согласно Ницше, великое искусство греческой трагедии возникло из слияния этих двух начал, которое позже было разрушено пустым рационализмом Сократа. Философ первым обратил внимание на темную сторону греческой культуры как на нечто фундаментальное, что встретило массу возражений. На протяжении всего XIX в. классический мир был чем-то священным. Его идеалы правосудия, культуры и демократии отвечали представлению поднимающихся средних классов о самих себе. Никому не хотелось слышать, что это было ошибкой. Еще большее сопротивление вызывало то, что, иллюстрируя свои аргументы, Ницше часто прибегал к Вагнеру и его «музыке будущего». Он даже писал своему издателю: «Подлинная цель [этой книги] – осветить Рихарда Вагнера, эту исключительную загадку нашего времени, в его отношении к греческой трагедии». Только Вагнеру удалось сочетать и аполлоническое и дионисийское начала в духе греческой трагедии.
Акцент на мощном дионисийском начале выявил важную сторону дальнейшей философии Ницше. Он больше не собирался мириться с «буддистским отрицанием воли» у Шопенгауэра. Ницше противопоставил дионисийство христианскому влиянию, которое, по его мнению, ослабило цивилизацию. Он пришел к выводу, что большинство наших побуждений обоюдоострые. Даже у наших так называемых лучших побуждений есть темная сторона: «Всякий идеал предполагает любовь и ненависть, обожание и презрение. Premium mobile[6] является положительное или отрицательное чувство»[7]. По Ницше, христианство началось с отрицательного чувства. Оно захватило Римскую империю как религия угнетенных и рабов. Это полностью проявилось в христианском отношении к жизни. Христианство постоянно стремится преодолеть самые сильные из наших положительных инстинктов. Это отрицание одновременно сознательное (в приятии аскезы и самоограничении) и бессознательное (в кротости, которую Ницше считал бессознательным выражением обиды – агрессии, вывернутой у слабого наизнанку).
Подобным же образом Ницше нападает на сострадание, подавление подлинных чувств и сублимацию желания, укорененные в христианстве, призывая к этике силы, соответствующей истокам наших чувств. Бог умер, эра христианства закончилась. ХХ в. попытался доказать правоту Ницше, но оказалось, что многие из лучших элементов «христианства» не связаны с верой в Бога. А вот стали ли мы ближе к нашим главным чувствам, вопрос спорный.
Вагнер был великим художником, но как философ был мельче. Постепенно Ницше разглядел, что пряталось под интеллектуальной маской Вагнера. Вагнер был ходячим эго огромного размера и обладал интуитивной силой, но даже его любовь к Шопенгауэру была преходящей, всего лишь зерном для мельницы его искусства. Раньше Ницше старался не замечать некоторых отвратительных бытовых черт Вагнера: антисемитизма, бьющего через край высокомерия и нежелания признавать способности и нужды кого-либо, кроме его самого. Но всему есть предел. Вагнер переехал в Баварию, где король Людвиг построил для него театр, в котором будут ставиться лишь вагнеровские оперы (этот проект опустошил баварскую казну и привел к отречению Людвига). В 1876 г. Ницше приехал в Байрейт на представление «Кольца нибелунга», открывавшее Первый байрейтский фестиваль, но заболел – недуг наверняка имел психосоматический характер. Он не мог вынести мегаломанию и декаданс и был вынужден уехать.
Спустя два года Ницше выпустил книгу афоризмов «Человеческое, слишком человеческое», ознаменовавшую окончательный разрыв с Вагнером. Восхваление французского искусства, психологическая проницательность и отказ от романтических притязаний, как и вообще тонкая восприимчивость Ницше, были совершенно неприемлемы для Вагнера. Хуже того, в книге отсутствовала обязательная реклама «музыки будущего».
Но, возможно, еще важнее то, что книга оттолкнула от Ницше самых искренних почитателей его философии. По иронии судьбы, причиной стало именно то, из-за чего сегодня Ницше вызывает восхищение (даже у тех, кто отрицает его философию). Ницше начал разрабатывать собственный стиль, позволивший ему стать великим мастером немецкого языка. (Незаурядная задача, учитывая особенности немецкого языка, с которыми не могли справиться крупнейшие писатели Германии.) Стиль Ницше всегда был ясным и воинственным, а его идеи – сгущенными, но очень внятными. Теперь он стал писать афоризмами. Отказавшись от многословной аргументации, он предпочел высказывать свои идеи в виде череды пронзительных озарений с быстрыми переходами от темы к теме.
Ницше любил гулять и философствовал в движении. Лучшие идеи приходили к нему во время долгих прогулок по швейцарским горам и лесам. Он часто сообщал, что бродил по три с лишним часа, невзирая на слабое здоровье (не было ли это всего лишь проекцией воли к власти?). Уверяют даже, что афористичность Ницше связана с тем, что он записывал свои мысли в блокнот прямо на ходу. Как бы то ни было, афористичное письмо Ницше не имеет параллелей в Европе XIX в. Звучит громко, хотя Ницше, без сомнения, с этим согласился бы. XIX столетие было эпохой великих мастеров стиля. Однако за исключением французского enfant terrible
В своей книге "Платон за 90 минут" Пол Стретерн предлагает краткий обзор жизни и идей Платона, которые помогли человечеству осознать смысл своего существования. Книга также включает в себя выдержки из диалогов Платона, краткий список литературы для тех, кто желает углубиться в тему, а также даты важнейших событий, произошедших как в судьбе самого Платона, так и в истории его эпохи.
Известный британский историк и философ Пол Стретерн в своей книге «Расцвет и падение 10 мировых империй» рассказывает о зарождении и развитии 10 крупнейших империй мировой истории: от Междуречья Тигра и Евфрата до США, от Британских островов до средиземноморской колыбели нескольких могущественных государств. С помощью этой книги читатель может совершить экскурс в пятитысячелетнюю историю человечества всего в десяти лаконичных, емких и остроумных рассказах. В этот «избранный круг» великих попала и Российская империя, которую автор вслед за Уинстоном Черчиллем называет полной загадок вплоть до сегодняшних дней.
Артура Шопенгауэра (1788–1860) никак не назовешь приятным человеком, но его философские работы достойны восхищения. Его труды дают нам наглядное представление о том, каким он был в жизни, впрочем, с одной важной оговоркой: то, что на страницах его книг кажется верхом остроумия, проницательности и искренности, в реальной жизни может обернуться сарказмом, эгоизмом и агрессией…
Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) – последний крупный представитель немецкого идеализма, создавший всеобъемлющую систему философии, какой, по словам Энгельса, еще не было с тех пор, как люди мыслят. Система эта базируется на утверждении «все разумное действительно и все действительное разумно». В его наследии много противоречивого (Гегель выступает как критик и как защитник религии, как государственник и как «мыслитель свободы»), однако общепризнан тот факт, что из всех немецких философов он оказал самое большое влияние на ход мировой истории.
Мартин Хайдеггер (1889–1976) – крупнейший немецкий мыслитель, представитель философии экзистенциализма. Он был одним из тех, кто чувствовал: в слове «быть» сокрыта огромная тайна. Отбросив все конкретные значения этого слова, мы окажемся лицом к лицу с загадкой бытия. Поискам «смысла бытия» Хайдеггер посвятил всю свою жизнь, в которой, кроме ярких прозрений, были и заблуждения, возникшие под влиянием ложных идей о превосходстве германской нации, распространенных в 30-е годы ХХ века. Но, несмотря ни на что, работы Хайдеггера стали значительным вкладом в развитие философии, теологии, эстетики и других гуманитарных наук.
В книге дается краткий обзор жизни и идей Канта, которые и ныне созвучны современности. «Звездное небо над головой и моральный закон внутри нас» по-прежнему наполняют нас восторгом и трепетом, а вопрос «как возможно человеческое познание?» все так же актуален. Читатель найдет выдержки из «Критики чистого разума», даты важнейших событий в жизни Канта и истории его эпохи.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично.
Отец Бернардо — итальянский священник, который в эпоху перестройки по зову Господа приехал в нашу страну, стоял у истоков семинарии и шесть лет был ее ректором, закончил жизненный путь в 2002 г. в Казахстане. Эта книга — его воспоминания, а также свидетельства людей, лично знавших его по служению в Италии и в России.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.