Ничья планета - [2]

— Но почему, почему, почему?–допытывался навигатор Бландвик у картографа. — Почему кэйтяне не установили свою опеку?

— Видимо, по той же причине, что и мы — проглядели.

— Мы бороздили Галактику, облетали далекие планеты и не заметили у себя под носом жемчужину, — сказала Берел, искоса взглянув на Бернисти.

— А тут и работы всего — слегка изменить атмосферу, — подхватил он. — И вскоре эта планета превратится в сад.

— Но не будут ли кэйтяне против?–-спросил Бландвик.

— А нам какое дело?

— Вряд ли им придется по вкусу наша затея.

— Тем хуже для них.

— Они могут настаивать на своем приоритете.

— О нем нет никаких сведений.

— Но тогда...

Бернисти оборвал его:

— Бландвик, отправляйся каркать к подругам! Им всегда скучно, когда мужчины заняты делом, вот и ступай к ним со своим нытьем!

— Я знаю кэйтян,–стоял на своем Бландвик. — Любой успех Голубой Звезды — удар по их самолюбию. Они не смирятся с колонизацией Мараплексы.

— У них нет выбора, придется смириться, — заявила Берел с беззаботным смехом, из-за которого Бернисти предпочел ее остальным подругам.

— Ты ошибаешься! —с жаром возразил Бландвик, и Бернисти успокаивающе поднял руку.

— Там видно будет.

Вскоре радист Бафко вручил Бернисти три радиограммы. Голубая Звезда поздравляла его с открытием, Архивная Станция безоговорочно подтверждала права Голубой Звезды на Мараплексу. Третья депеша — с Кэй — видимо, была отправлена в спешке. В ней говорилось, что система Кэй до сего времени считала Мараплексу нейтральной, не подлежащей освоению планетой, поскольку Мараплекса находится между двумя мирами. Следовательно, ее отход к Голубой Звезде для Кэй нежелателен. Бернисти порадовался двум первым радиограммам и посмеялся над последней.

— По всему видать, их поисковики дали маху. Кэйтянам новые земли нужны больше, чем нам — уж очень быстро они плодятся.

Берел фыркнула.

— Поросятся, как свиньи. Их и людьми-то не назовешь.

— Если верить легенде, они люди. Говорят, и мы, и они — выходцы с одной планеты.

— Красивая легенда, но где она, эта планета, древняя, далекая Земля?

Бернисти пожал плечами.

— Я не верю в легенды. Сейчас наша планета — под нами.

— Как ты ее назовешь?

Бернисти задумался.

— Мы еще успеем подобрать ей имя, — сказал он наконец.–Можно назвать Новой Землей, в честь нашей прародины.

Наверное, постороннему человеку Новая Земля показалась бы холодной, суровой, негостеприимной. Над равнинами и горами выли ветры; кристаллы щелочных соединений, покрывающие огромные пространства, сверкали под солнцем. Но Бернисти сравнивал этот мир с неограненным алмазом, считая его классическим образцом планеты, пригодной для переделки. Он уже знал, что уровень радиации на ее поверхности невысок, в атмосфере нет галогенов и других ядовитых газов, а в почве–инородной органики, еще более ядовитой, чем галогены.

Как-то раз, прогуливаясь по голой, открытой всем ветрам равнине, он поделился с Берел своими мечтами.

— Здесь будет сад, — говорил он, обводя рукой пустыню, посреди которой стоял корабль. — А с тех холмов, — он показал на невысокую гряду за кораблем, — потекут реки.

— — Для этого нужны атмосферные осадки, — заметила Берел.

— Это все детали. Какой уважающий себя эколог будет беспокоиться о таких мелочах?

— Я подруга, а не эколог...

— Ну, извини.

— ... и не могу считать мелочью тысячу миллиардов тонн воды.

Бернисти рассмеялся.

— Вода будет. Всему свое время. Сначала сократим количество двуокиси углерода в атмосфере. Для этого посадим в лёсс особую разновидность вики, специально созданную для воздуха типа 6-Д.

— Но разве росткам не нужен кислород?

— Смотри.

Из отверстия в корпусе «Блюэльма» вырвалось коричнево-зеленое облако и поднялось, подхваченное ветром.

— Споры двух разновидностей симбиотических лишайников. Одни образуют на стеблях вики стручки, содержащие кислород. Другие вырабатывают воду, соединяя метан с кислородом. Два лишайника и вика — исходная растительная триада для подобных планет.

Берел взглянула на пыльный горизонт.

— Наверное, все будет, как ты говоришь. Но мне трудно в это поверить.

— Через три недели равнина зазеленеет. Через шесть недель растения дадут споры и семена. Через шесть месяцев весь мир покроется сорокафутовым слоем растительности. А через год мы займемся экологическим творчеством.

— Если позволят кэйтяне.

— Они не посмеют нам мешать. Это наша планета.

Берел окинула пытливым взглядом широкие плечи и чеканный профиль Бернисти.

— Ты рассуждаешь с мужской самоуверенностью. По-твоему, все зависит только от Архивной Станции. Я же считаю, что в мире очень многое зависит от людских амбиций.

— Ты полагаешься на интуицию, я — на логику.

— Логика говорит тебе, что Кэй согласится с Архивной Станцией. Моя интуиция утверждает иное.

— Но чем они могут нам помешать, эти кэйтяне? Напасть — не посмеют, выгнать — не сумеют.

— Кто знает.

— У них не хватит духу начать войну.

— Надолго мы здесь обосновались?

— Как только убедимся, что вика прижилась, сразу полетим домой.

— А потом?

— Потом–вернемся и займемся экологией.

2

На тринадцатый день ботаник Бартенброк отправился на лёссовую равнину и к вечеру вернулся с первыми побегами. Он показал их Бернисти, и тот долго вертел в руках стебелек с блестящими листочками на верхушке. К стволу крепились крохотные белые и бледно-зеленые стручки лишайников.