Ничто. Остров и демоны - [48]

— Хуан! — пронзительно закричала Глория. — Тебе пора идти!

Хуан с тревогой посмотрел на ребенка, что могло бы показаться мне странным, если бы я всерьез приняла все, что он сказал минуту назад.

— Не знаю, Глория, идти ли мне. — Голос его как-то смягчился. — Малыш хочет быть только со мной. Как тебе кажется?

— Мне кажется, что думать тут нечего. Тебе прямо с неба такое свалилось — можешь спокойно заработать несколько песет. Мы с мамой ведь останемся дома. Кроме того, разве в магазине нет телефона? Если мальчику станет хуже, мы позвоним тебе… Ты там не один, сможешь отлучиться. А если завтра денег не получишь, вот будет…

Хуан поднялся. Ребенок снова захныкал. Хуан нерешительно улыбнулся — странная гримаса передернула лицо.

— Иди, Хуан, иди. Дай его маме.

Хуан положил ребенка бабушке на колени, тот заплакал.

— А ну, дай его мне!

У матери малышу как будто больше понравилось.

— Плутишка! — огорченно сказала бабушка. — Как здоровый, так он только и ждет, чтобы я его взяла на руки, а теперь нет…

Хуан рассеянно надевал пальто, не отрывая взгляда от ребенка.

— Поешь немного на дорогу. Суп на кухне, хлеб в буфете.

— Поем, пожалуй, горячего супа. Налью в чашку…

Он еще раз зашел в спальню.

— Не пойду в этом пальто. Надену старое, — сказал он, бережно снимая с вешалки совсем ветхое, заношенное пальто, все в пятнах. — Уже не холодно, а то одну ночь постережешь, и вещь пропала.

Видно было, что ему никак не решиться уйти.

— Хуан! Ты опаздываешь! — опять закричала Глория.

Наконец он ушел.

Глория торопливо укачивала ребенка. Услышав, как хлопнула дверь, она еще мгновенье напряженно прислушивалась, потом крикнула:

— Мама!

Бабушка как раз пошла поужинать, она ела суп с хлебом, но, услышав крик Глории, все бросила и поспешила в спальню.

— Скорее, мама! Скорее! Берите его!

Не обращая внимания на плач, она положила ребенка бабушке на колени. Потом стала надевать свои лучшие вещи: пестрое платье — оно валялось скомканное на стуле, воротник свисал набок, так толком и не пришитый, и синие бусы, а к ним — пузатые серьги, тоже синие. Густо напудрившись, как всегда, чтобы скрыть веснушки, Глория трясущимися руками намазала губы и подвела глаза.

— Здорово, мама, повезло, что Хуан как раз сегодня ночью работает, — сказал она, заметив, что бабушка с недовольным видом качает головой (бабушка гуляла по комнате с ребенком, слишком тяжелым для ее слабых старых рук). — Я пошла к сестре, мама; молитесь за меня. Посмотрим, не дадут ли денег на лекарства ребенку… Молитесь за меня, мама, миленькая вы моя, и не сердитесь… Андрея посидит с вами.

— Хорошо, я буду здесь заниматься.

— Может, ты бы поела, девочка?

Глория на секунду задумалась, потом, решившись, залпом проглотила ужин. Недоеденный бабушкой суп остывал в тарелке, густел и превращался в какое-то подобие клейстера. О нем все забыли.

Глория ушла, служанка и Гром отправились спать. Я зажгла свет в столовой — там была самая яркая лампочка — и раскрыла книги. Читать их в тот вечер я не могла, мне было неинтересно, да я и не понимала того, что читала. И все же я просидела над ними часа два или три. Май близился к концу, и мне нужно было усиленно заниматься. Но я не могла: помню, что передо мной стояла забытая тарелка супа — целых полтарелки супа! Я не отрывала от нее глаз, и она превратилась в настоящее наваждение. И еще — обкусанный ломтик хлеба.

До меня донеслось какое-то гудение, словно овод звенел — это, напевая вполголоса, подошла ко мне бабушка с мальчиком на руках. Монотонно, напевно, она произнесла:

— Андрея, доченька… Андрея, доченька… Пойдем помолимся.

Я с трудом ее поняла. Мы пошли в спальню.

— Хочешь, я поношу немного маленького?

Бабушка энергично замотала головой. Она опять села на постель. Ребенок как будто спал.

— Вынь у меня из кармана четки.

— Руки не болят?

— Нет, нет. Не болят. Скорее!

Я повторяла дивные слова «Аве Марии». Слова «Аве Марии» всегда казались мне синими. В замке повернули ключ. Думая, что это вернулась Глория, я поспешно обернулась. О, ужас, — пришел Хуан! Вероятно, он не смог совладать с беспокойством и, не дождавшись утра, пришел домой. На бабушкином лице отразился такой испуг, что Хуан мгновенно все понял. Не раздеваясь, он нагнулся над спящим ребенком, тот весь горел, рот у него приоткрылся.

— Что с Глорией? Где она? — спросил он, выпрямившись.

— Прилегла ненадолго… то есть нет, не прилегла. Правда, ведь, Андрея, — она не ложилась? Пошла за чем-то в аптеку, не помню я, скажи ты, Андрея, скажи, доченька.

— Не ври, мама! Не заставляй ты меня проклинать все на свете.

Он опять разозлился. Малыш проснулся, и захныкал. Хуан, как был в сыром пальто, взял сына на руки и стал что-то напевать ему вполголоса. Он то пел, то ругался сквозь зубы, все более и более входя в раж. В конце концов он положил малыша бабушке на колени.

— Куда ты, сынок? Хуан! Мальчик будет плакать…

— Пошел за Глорией. Я приведу ее, мама, притащу за волосы, если понадобится, к ее сыну.

Он уже весь трясся. Хлопнула дверь. Вот теперь бабушка заплакала.

— Беги за ним, Андрея! Беги за ним, девочка, ведь он убьет Глорию! Беги!

Не раздумывая, я надела пальто и бросилась вниз по лестнице вслед за Хуаном.