Ничейной земли не бывает - [22]

Офицеры полка молчали…

Сейчас полковник медленно приближался к курилке и, хотя внимательно следил за тем, чтобы не расплескать кофе, все же увидел Пульмейера, во рту которого дымилась трубка.

Когда на майоре стеганый комбинезон, он кажется чуть-чуть потолще и пошире, чем обычно. Вообще же в нем все узкое и острое — нос, подбородок, кадык. Насмешники утверждали, что в этом, видимо, виновата его долгая служба командиром роты. Солдаты как наждак, который точит всякого ротного, пока от того ничего не останется.

И еще один недостаток был у Пульмейера — кривые ноги. Поэтому-то майора и выпускали впереди роты во время смотров только зимой, когда полы шинели закрывали его ноги. За это его даже прозвали «кавалеристом». Правда, он никогда не сидел на коне, да никто точно и не знал, какие ноги бывают у кавалеристов.

Все это, однако, майора не трогало, своим прозвищем он даже гордился. Унтер-офицеры и солдаты, прибывающие в третью роту, всегда вначале посмеивались по поводу ног Пульмейера, но это продолжалось недолго.

Шанц подошел к майору, и тот взял у него из рук одну чашку. Усаживаясь, полковник немного кряхтел.

— Ну, Карл, — пошутил Пульмейер, — тебе надо быть теперь особенно осторожным: от штабной работы быстро жиреют и становятся ленивыми.

Шанц засмеялся, потом с наслаждением отпил из чашки первый глоток. На верхней губе у него остались крупинки кофе. Он слизнул их языком и разжевал.

— «Сапожник» Генрих сообщил, что приедет. Это случайность или нет? — спросил Пульмейер после небольшой паузы.

Шанц пожал плечами, а майор, увидев это, подумал: «С каких это пор ты стал таким скрытным? Ведь ты же только что явился из штаба дивизии».

Шанц знал, что Пульмейера не проведешь. Он все распознает каким-то особым чутьем. И поскольку полковнику надо было поговорить с командиром роты спокойно, он удовлетворил его любопытство:

— Один батальон вашего полка получит крылья, точнее говоря, вертолеты.

— Какой?

— Это сейчас как раз и решают полковник Бредов и твой командир полка. — Шанц снова отхлебнул крохотный глоток кофе из чашки.

От походной кухни доносился запах горохового супа. Солнце начало греть сильнее. Еще когда полковник шел через лес, шинель казалась ему лишней. Застывшие капельки смолы на стволах сосен лучились, как янтарь. В районе сосредоточения была тишина — не сонная, а какая-то особенная, свидетельствующая о напряженной, целенаправленной деятельности находящихся здесь людей. Штабы занимались своей работой, планируя переброску войск и бои, использование боевой техники и вооружения, прорабатывая варианты на оборону и наступление.

Шанцу всегда нравилась подготовительная фаза учений, во время которой еще не было большой спешки. Для политработников — это самое удобное время, чтобы проводить массовую политико-агитационную работу. Когда же войска начнут выдвигаться вперед, приступят к занятию и оборудованию позиций, когда они на полигонах начнут поражать цели, открывая по ним огонь из всех видов оружия, чем, собственно, и будут заняты почти все солдаты и офицеры, тогда политработник должен убеждать не словом, а личным примером. Он обязан быть там, где нет командира, или там, где труднее всего. Там он должен создавать атмосферу спокойствия и уверенности, потому что для солдат особенно много значит забота о таких насущных потребностях, как сон и еда. В районе сосредоточения Шанц каждого политработника заставит идти к солдатам, в роты и взводы.

После того как Шанц уехал вчера из поселка, мысли его то и дело невольно возвращались к дочери. Во время поездки на машине он разговорился с водителем о современной сельскохозяйственной технике для уборки урожая. Оба, вспомнили, как когда-то пекли картошку в полевых кострах, вспомнили осенние деревенские запахи, дым, расстилавшийся над полями, подобно туману. Шанц невольно подумал о Фридерике. Когда он сидел в кабинете у генерал-майора Вернера и делал заметки по обстановке, нанося на свою карту необходимые сведения на предстоящие учения, то нашел на ней маленькое озеро, в котором много лет назад купался во время штабных учений. Почти по всему берегу озера рос густой камыш, отгораживая воду от берега сплошной желто-зеленой стеной. Глядя на это маленькое голубое пятнышко, Шанц представил, как хорошо было бы показать как-нибудь это озеро дочери.

Полковник думал о Фридерике со смешанным чувством радости и боли. Он чувствовал, что снова обрел дочь. Их отношения изменились в лучшую сторону, и он понял, насколько одинока она сейчас. Он увидел в ней женщину, он осознал вдруг, что мужчины говорят и думают о ней, но в то же время он понял и женщин из поселка, которые терпеть не могут Фридерику. Он не раз вспоминал свое вчерашнее прощание с дочерью, когда она дала ему половинку фотографии и попросила помочь ей. С Фридерикой явно что-то произошло. Она никогда не была такой беспокойной и никогда не тревожилась, если речь шла о мужчинах. Сейчас в ней открылось что-то такое, в чем он может ей только позавидовать. Она, видимо, вступила в тот возраст, когда женщина может отказаться от всего на свете, только не от своего идеала, думы о котором в равной мере переполняют ее радостью и печалью. У Шанца в жизни такого уже не будет. Его любовь была совершенно другой. И хотя она не была поверхностной, в ней все же чего-то не хватало, что-то прошло стороной, не затронув сокровенных струн его души. Он всегда это ощущал, когда видел, что делает любовь с молодыми людьми, когда они из-за нее забывают обо всем. Шанцу от души захотелось помочь дочери.