Ничейная земля - [4]
— А что было в тот день? — спросил он.
— В какой?
— Не притворяйся. Двадцать восьмого октября, когда его убили.
— Мы были у Морица. — Альфред не смотрел на комиссара. — Выпили, он и поехал.
— В котором часу?
— Отстань от меня наконец! — рявкнул Альфред. — Знаешь ведь, что ничего не вытянешь.
Комиссар тяжело вздохнул. Он должен был составить этот протокол, потому что следствием было установлено (показания извозчика и шпика, который вертелся около «Завтра Речи Посполитой»), что Юрысь заходил на Повонзковскую. Комиссар понимал, что из этого факта он ничего не извлечет. Его коллеги правы, нужно держаться подальше от Альфреда. А Грустный тем временем снова погрузился в свои мысли. Ему показалось, будто на глазах у него повязка и он бродит в темноте и из студенистой массы извлекает давно забытые, постаревшие и преисполненные необыкновенного достоинства лица. Вацлав Ян, Щенсный, Медзинский, Бек, Славек, Пристор. Ему хотелось крикнуть: «Товарищ Густав!» — и он даже руку вытянул перед собой, и тут только увидел, что режет желе ножом: хозяин подал какой-то студень, чуть приправив его уксусом. Их дело было приказывать. А ему оставалось только бить, нажимать на курок, лупить дубиной или прокладывать панам депутатам проход от площади Трех Крестов до Вейской улицы[7]. Товарищ Грустный, так его тогда называли. Какой он сейчас им товарищ! Даже полиция перестала считаться с ним. Юрысь тоже через такую студенистую массу продирался, они на него посматривали, подзывали, пока кто-то из них… Так всегда было, и так всегда будет, а тот негодяй, который всадил его приятелю нож в спину, тоже, возможно, ходит к Морицу и на Повонзки, возможно даже друг сердечный, свояк. Ничего, никуда не денется. Ибо Альфред был уверен, что Станислава Юрыся прикончил не случайный бандитский нож.
— Давай заплатим хозяину, — предложил комиссар.
— Не нужно, — сказал Альфред.
Он тяжело поднялся и двинулся к двери, глядя уже не на комиссара, а на пролетку, все еще мокнувшую под ноябрьским дождем.
Тогда, 28 октября, он отвез Юрыся на такси с Повонзковской на Замковую площадь. Было что-то около семи вечера. Юрысь коснулся пальцем берета и медленно пошел в направлении Пивной улицы. Конечно, Альфред знал, куда он идет, знал этот дом и женщину, живущую в двух комнатах на третьем этаже. Но ему даже в голову не приходило, что он может сказать о ней комиссару. Зачем? Юрысь не желал, чтобы хоть что-то из его настоящей жизни дошло до Ванды, он скрывал ее, как конспиратор скрывает свое самое ценное убежище. Даже когда входил на Пивную улицу, все время оглядывался, а иногда просто петлял по улицам Старого Мяста, хотя вряд ли в этом была необходимость. Альфред увидел их вместе два или три года назад в маленьком кафе на улице Узкий Дунай. Они сидели за столиком в полумраке, и достаточно было Альфреду увидеть глаза Юрыся, чтобы тотчас, не поздоровавшись, исчезнуть и отказаться от мысли выпить с Юрысем рюмочку водки. Однако Грустный не был бы Грустным, если бы не выяснил, кто эта женщина. Звали ее Ванда Зярницкая, вдова чиновника министерства финансов, ей было тридцать восемь лет, жила на пенсию. Подрабатывала вязанием: свитера, преимущественно мужские. Довольно симпатичная — пухленькая, большие голубые глаза. Одинокая, не любит близко сходиться с людьми. Только Юрысь. Значит, все-таки в его жизни была баба! И не какая-нибудь случайная, взятая из кабака или из канцелярии и тут же забытая, а солидная, не первой молодости, постоянная, как бы жена… Это здорово удивило Альфреда. Юрысь обычно говорил, что для таких, как он, баба — только помеха. Да и кто они, Альфред и он, Юрысь? Даже не солдаты, в жизни солдата есть какая-то стабильность и порядок. Они же — источник вечного беспокойства, дрожжи истории, перекладываемые из квашни в квашню, чтобы тесто поднималось, росло, бродило… Даже Вацлав Ян, стоящий у вершины, и тот не обабился. Смешно представить его сухое, узкое лицо с темной бородкой, единственным глазом и шрамом, пересекающим щеку, в тот момент, когда он склоняется над девушкой, хотя бы даже над женой, привыкшей к супружеским нежностям. «Полностью отключиться от всего!» — говаривал Вацлав Ян, и эти слова охотно повторял Юрысь. Это означало: не делать ничего такого, что затягивает, парализует, пугает возможностью бесчисленных катастроф. И все же…
Конечно, Альфред знал о любви Юрыся к Зярницкой очень немного, но это вовсе не значит, что следует ограничиться только его знаниями. Вообще не существует какого-либо ограничения, если речь идет о кропотливых поисках истины. Обладая властью, большей, чем когда-то имел Вацлав Ян и даже его идол и наставник, можно произвольно строить пирамиду из фактов. И все же никогда не удастся возвести пирамиду из бесконечного количества кирпичей. Может быть, об этом и думал Юрысь, кропотливо и упорно собирая факты, фактики и мелкие наблюдения, из которых потом, делая, конечно, отбор, строил свои информационные пирамидки и доносы, всегда зная или интуитивно понимая, что он все время сообщает, несмотря на все свои старания, истину не полную, искаженную с первых слов донесения, что большие пространства этой истины остаются нетронутыми, а власть, которой он так самоотверженно служит, приходящая в восторг от его тщания, не получит того, что он на самом деле хотел бы ей предложить. Перебрасываемый с места на место, он понимал, как тяжела жизнь человека, пишущего рапорты и доносы. Поэтому не следует удивляться тому, что он искал именно такую женщину — бесцветную и незначительную, чтобы все его информации или рапорты не имели к ней никакого отношения. И все же это только полуправда, где-то даже оскорбительная для Юрыся, ибо в квартире на Пивной улице капитан запаса вовсе не искал забвенья и не отказывался от собственной жизни. Пухленькая Ванда накрывала на стол, словно он был мужем, вернувшимся с работы к ужину, кровать была аккуратно застлана, на диване мягкие подушки и большой тряпичный клоун, с которым он любил играть. На столике у окна фотография молодого Юрыся. Рядом — фотография Ванды, сделанная в те же годы. Именно это их и соединяло: двадцать лет, прожитых врозь, но с постоянным сознанием того, что все, что было между ними, не потеряло своего значения. Хотя этого всего не так уж и много было. Подпоручик-легионер встретил девушку, худенькую блондинку с длинными косами. Он был Скшетуским, Рафалом, Конрадом
