Ничего страшного: Маленькая трилогия смерти - [14]

Мир — это не собственность, приобретенная мной, я даже не хочу, чтобы мне его дарили. Но пойти этим путем я еще могу. Я ощущаю мир и не ощущаю ничего, если он, словно сделанный из бумаги, упадет на меня. Гораздо больше меня интересует — взойду ли я сегодня засветло на вершину Кольбетера, поскольку сейчас, в десять часов утра, я все еще не знаю, где он сегодня находится, этот дурацкий пригорок. Спуск я освою потом, когда до этого дойдет дело. Другие горы стоят спокойно и остаются такими, какие они есть. Когда смотришь из этого окна, Кольбетер находится тут, когда смотришь из другого — там, на той стороне. Как будто бы гора сама умеет путешествовать, будто жалеет силы странника. При этом я непременно хочу, чтобы солнце увидело меня сегодня загорелым. Гопля, неужели я забыл свои шлепанцы? Тут так сыро, что из моей штанины уже течет вода, хочет убежать поскорее. Перешагиваю лужу. Возможность стать объектом восхождения отобрал у этой горы один человек, который хотел, чтобы гора, наконец, твердо воспротивилась нашим желаниям. Гора — это не приятность, это — необходимость. Только бы никто не совершил восхождение на эту гору, которой даже я, вечный скиталец, не овладел ни разу. Я поставил ее макет здесь в комнате, чтобы изучить ее. Но вчера вечером я был наверху, на той горе, которая тоже хотела оставаться в стороне; кто-то из моего стада тоже был там, на холодной высоте, а, может, это был кто-то другой или вообще никто. Все дело, конечно, в погоде. Солнце не греет. Цветы увядают. Жизнь клонится к закату. Погоде не остается ничего другого, вечером ее всегда обгоняют, как смерть всегда обгоняет любое умирание.

Мои колеса тоже стремятся обгонять, и жена хочет меня сейчас запереть, чтобы она могла в тиши подслушивать, но меня больше не видеть, а встречаться лишь в назначенные часы, когда в ее распоряжении находятся и обе половины нашего дома. Лони ведь для этой цели и нашла дом, лишь наполовину достроенный, из другой половины я выхожу в любое время, когда захочу. Надо надеяться. Зато моя лучшая половина может лишь изредка выходить ко мне за город, где строительные участки дешевле. В городе за этот дом вряд ли дали бы половину цены. Все не так просто, как я думал. Быть может, моя супруга намерена подарить мне другую часть дома, потому что я там не мог бы жить, так как ее просто еще нет. Может, на этот раз с ее стороны будет какой-то человек, который ее купит? Хотелось бы. Платит-то она хорошо. Большое спасибо. Ибо какая польза ей или мне в том, если я даже не смогу отыскать свою тюрьму? Я нахожу всегда только промежуток между прутьями, против которых я бы ничего не имел. Тогда бы я пришелся по мерке своей душечке, которая прежде иногда присаживалась ко мне, чтобы поразвлечь меня тумаками. Ха-ха!

Сажусь перед собой на корточки и чищу свои ботинки. Воздух здесь настолько разрежен, что в него не вмещается ни одно слово. Слишком глупо, снова я заперт как в темнице! Не бейте меня, прошу вас, говорю я каменным ступенькам перед каменной стеной моей жены Лонели. Отверткой, спрятанной у меня на всякий случай под сорочкой, я ловко открываю замки, тихо течет пот под мышками, в следующий миг я теряю терпение и начинаю яростно сражаться с ними, пока они, наконец, не выпускают меня на свободу. Как вырвать этот замок из двери? Еще поцарапаю его, и Лони будет ругаться. Так все кончится в другом доме, чем в том, из которого мы съехали. Нам не привыкать, нам, кто пришелся не ко двору и потому после пробного испытания был водворен восвояси. Гопля, ничего страшного! Не все, что существует, остается. Не все, что рушится, уже потому привлекательно для человека, что бывает нужно. Мне надо поторопиться.

Позади меня гибнет ландшафт от исследовательской работы моих друзей-скитальцев, хотя он кажется стойким и одновременно пригодным для спорта и транспорта, наподобие пленки, сквозь которую можно видеть все, но которая ничего не дает моему заинтересованному взгляду. В этом отношении мое возвращение — подарок, который я преподношу горе. Я ошеломляю ее. Что значит здесь самая высшая точка? Надо быть настороже, чтобы на этих ужасных приятелей-скитальцев, которые прорвались сюда чуть свет, чтобы оказаться первыми, я не свалился снова, как прежде, когда тоже был выспавшимся и бодрым. Они берут силой, так дело не пойдет. Немецкие мужчины на Пиц Палю, на Маттерхорне, на северном склоне Айгера, эй! О-го-го! Общественное мнение встречает их с ликованием, если они добрались до самой вершины, да еще и спустились вниз. Да, они могут даже сами быть общественным мнением, чтобы увидеть, что это такое — боготворить других. Быть как все и, тем не менее, что-то уметь. Как все и, тем не менее, быть признанными!

Все вместе могут очень мало, если учесть, как их много. Я снова слышу их топоры, лай их собак и как их кожаные пальто пытаются покусать друг друга. Понятия не имею, отчего они снова хотят обосноваться на этих скалах; говорят, потому, что они пришли сюда раньше других, да к тому же в состоянии полного бодрствования, ведь в горах ложатся спать очень рано и встают с первыми сусликами. Когда эти выдающиеся мужи затем присели, они были уже без маскировки, среди них, в то время как мы стояли на мосту близ лесного ручья, снова показался этот волевой Вилли, который нам уже знаком. Любезно приветствовал всех. Очевидно, эти пышущие здоровьем люди взяли его с собой как своего рода подушечку для сидения, чтобы позже иметь возможность на досуге превратить ее в подушку для отдыха приезжих или подложить под колени, когда они снова молятся себе вместо того, чтобы молиться Богу, но это относится только к приезжим, которые никакие не скитальцы. Для скитальцев важен план творения Б: Бог находится там, на вершине, и конец. Волю они считали подхалимничающим другом, который приучен желать только их и самого себя. Воля и первый покоритель вершин просто не подходят друг к другу.