Ничего не говори - [19]

Касательно отягчающих обстоятельств, о которых говорил мистер Хаббард, я хотел бы отметить, что пистолет, который мистер Скаврон хранил в доме двоюродной сестры, не был заряжен и опасности для детей не представлял. Если же говорить о фентаниле, нет оснований полагать, что мистер Скаврон знал, что героин разбавлен другим веществом. Мой подзащитный выступал лишь в роли передаточного звена.

Что же касается передозировок, все эти студенты в полиции заявили, что раньше не употребляли героин и им хотелось поэкспериментировать. Они сами искали дилера. И если бы не купили его у моего клиента, то приобрели бы в другом месте.

Приобрели бы в другом месте.

Это все равно что в защиту убийцы сказать: но ведь, Ваша Честь, жертва бы все равно рано или поздно умерла бы.

А чего я ожидал? Ведь Сазерлен защищал того, кого защищать было бесполезно.

– Учитывая вышеизложенное, руководствуясь предписаниями и принимая во внимание сотрудничество мистера Скаврона с властями, защита полагает, что наиболее подходящим приговором в данном случае было бы лишение свободы на срок в сто сорок четыре месяца. Это меньше предусмотренного за данное преступление наказания, но двенадцать лет – тоже не шутка. И при всем уважении к заявлению мистера Берда, я уверен, что пенитенциарная система не позволит мистеру Скаврону все это время наслаждаться жизнью. Его ждут долгие трудные годы. И я не сомневаюсь, что Дилан Берд до конца жизни будет тяжким грузом давить на его совесть. Мне больше нечего добавить, Ваша Честь.

Во рту у меня пересохло, но я все же выдавил из себя:

– Благодарю вас, мистер Сазерлен.

А потом повернулся к подсудимому:

– Мистер Скаврон, вы хотите что-нибудь добавить, прежде чем я вынесу приговор?

Я использовал свою последнюю попытку. Если честно, с учетом имевшихся против него улик, сказать Скаврону было нечего. Тем не менее он мог воззвать к человеколюбию…

Но вместо этого никчемный сукин сын только уставился на ковер под ногами и пробормотал:

– Ваша Честь, мне жаль, что все так получилось. Я не хотел никому причинять вреда. Покорно отдаюсь на милость суда.

Я немного подождал, надеясь, что он произнесет что-то еще, но так и не дождался.

Он не дал мне ровным счетом ничего.

Я опустил глаза на пол, где лежал телефон. Потом быстро нагнулся и поднял его, всей душой умоляя об отсрочке – о новом сообщении, отменяющем предыдущее указание. Я несколько раз прикоснулся к экрану, но тот показывал лишь время и дату. Новых сообщений не было. Меня предоставили самому себе.

Наступил момент, ради которого все эти люди сюда пришли. Зал ловил взглядом каждое мое движение. Зал навострил уши, ожидая моего решения.

Как будто взвесив то, что собираюсь сказать, я поднял голову. Я не мог заставить себя посмотреть ни на Скаврона, ни на прокурора, ни тем более на Бердов. Заговорив, я уставился на деревянные панели в другом конце зала.

– Мистер Скаврон, внимательно изучив все обстоятельства дела в рамках параграфа тридцать пять пятьдесят три «а», суд, руководствуясь нормами закона, намерен вынести вам приговор.

В горле застрял ком, но я, хоть и с трудом, проглотил его и продолжил:

– Я вижу, вы глубоко раскаиваетесь в совершенных вами преступлениях. Я отметил ваши попытки найти работу и желание получить среднее образование. Я уверен, что вы преисполнились намерения начать честную жизнь. Поскольку вы просили о милости и снисхождении, я недвусмысленно заявляю: это ваш последний шанс, мистер Скаврон. И если вы им не воспользуетесь, я лично прослежу за тем, чтобы судья, который будет вас судить, назначил вам наказание, превышающее даже то, что предусмотрено законом. Как известно, при вынесении приговора судьи обладают свободой выбора. И сегодня я, в полной мере пользуясь этой свободой, пойду на очень необычный шаг. Я определяю срок тюремного заключения, равный тому, что вы уже провели под стражей в ожидании суда.

Я еще собирался добавить, что сотрудники Службы федеральных маршалов должны будут отвезти его в тюрьму, чтобы заполнить кое-какие бумаги, перед тем как отпустить, но в этот момент со всех концов посыпались возгласы.

Первые донеслись со скамьи, на которой сидела семья Скаврона. Пожилая женщина, вероятно воспитавшая его тетка, громогласно возблагодарила Иисуса. Мужчина рядом с ней упал на колени и, торжествуя, воздел к небу руки. Женщина помоложе радостно захлопала в ладоши. Скаврон обернулся к ним всем телом, и я лишь мельком смог разглядеть отвратительную ухмылку, расцветшую у него на лице.

– Ваша Честь, – крикнул мне через весь зал Хаббард, – вы не…

Дальше я уже не слышал, потому что к Томасу Берду наконец вернулся дар речи. Отец жертвы вскочил на ноги и ткнул в меня пальцем:

– Какой вы, к черту, судья? Он убил моего мальчика! Этот подонок убил моего мальчика, а вы собираетесь его отпустить? Да вы что? Мой сын мертв. Слышите? Мертв! Это для вас хоть что-нибудь значит?

Блондинка-жена тянула его за рукав пиджака в тщетных попытках усадить на место. Лицо его стало почти фиолетовым.

Охранник суда тоже орал, пытаясь восстановить порядок в зале, что казалось уже невозможным. Я искал свой молоток, чтобы хотя бы попытаться всех успокоить, но никак не мог его найти.