Ничего не говори - [120]

В связи с этим вновь возникал вопрос, на который и сейчас, после трех недель страшных испытаний, у меня не было ответа: на кого они работают?

Не знаю почему, но я сомневался, что это Джастина. Да, с помощью нее можно было к нам подобраться. Не исключено, что она знала братьев, еще когда жила в Турции. Но за этим обязательно должен стоять и кто-то еще. Ее родители? Я их никогда не видел. Она рассказывала, что ее отец преподает в университете? Или это всего лишь легенда? Могли они на самом деле быть как-то причастны к организованной преступности?

Но потом мне вспомнился голос, который я услышал в первый вечер, когда он сказал, что дети у него, и потребовал следовать его инструкциям. Его намеренно приглушили, но даже сквозь фильтры было слышно, что это не турок. Со мной говорил американец.

Именно он отдавал распоряжения Алекси, Борису, Джастине и всем остальным. И мы до сих пор понятия не имели ни кто он, ни чего хочет добиться, пытаясь повлиять на исход дела.

В 13.08 я припарковался на стоянке за зданием суда. Бена Гарднера у служебного входа не было, поэтому я, проходя через рамку металлодетектора, кивнул другому охраннику. Потом направился к лифту (совершенно пустому) и поднялся на четвертый этаж (тоже пустой). По всей видимости, те, кого еще интересовал исход этого дела, собрались в двух залах суда и ждали меня.

Я размашистым шагом направился в свой кабинет, но в приемной меня окликнула миссис Смит.

– Мистер Сэмпсон!

– Здравствуйте, миссис Смит, – бросил я на ходу.

Но вынужден был остановиться, когда она сказала:

– Прошу прощения за беспокойство, но тут для вас кое-что принесли. Мне показалось, это важно.

Она встала и протянула мне коричневый конверт. Я прищурился, пытаясь понять, от кого он, и увидел до боли знакомые печатные буквы:

СУДЬЕ СКОТТУ СЭМПСОНУ

СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, ЛИЧНО В РУКИ.

ОТКРЫТЬ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО.

– Спасибо, – выдавил из себя я.

Конверт был закрыт, но не запечатан, клапан удерживала лишь металлическая скрепка. Сняв ее, я вытащил тонкую пачку бумаг, к которой прилагалась короткая записка:

В ПОНЕДЕЛЬНИК С УТРА ПЕРВЫМ ДЕЛОМ ОТПРАВИШЬ ЭТО В СЕКРЕТАРИАТ СУДА. КАК ТОЛЬКО ДОКУМЕНТ ПРОЙДЕТ РЕГИСТРАЦИЮ, ТВОЯ ДОЧЬ БУДЕТ ДОСТАВЛЕНА ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО. ПОДРОБНОСТИ СООБЩИМ ПОЗЖЕ.

Я приподнял приклеенную к первой странице записку и посмотрел на документ. Это был написанный за меня вердикт. Бегло пробежав документ глазами, я обнаружил, что он грамотно составлен: его явно готовил человек с юридическим образованием и знакомый с материалами дела. Сначала были перечислены установленные фактические обстоятельства, потом следовало решение в пользу «АпотеГен».

Вот оно что. Значит, это все-таки было затеяно ради победы «АпотеГен». Но что-то не сходилось. Если за этим с самого начала стоял Барнаби Робертс или другой представитель «АпотеГен», зачем было принуждать меня выносить предварительный судебный запрет? Адвокатам было куда легче подать ходатайство об отклонении иска, чтобы я под давлением его удовлетворил. Кошмар закончился бы через несколько дней, акционеры «АпотеГен» не потерпели бы миллиардных убытков, а его президент избежал бы геморроя продолжительностью чуть ли не в месяц.

Я заглянул на последнюю страницу. Там не хватало только моей подписи.

– Когда принесли конверт? – спросил я.

– Кто-то подсунул его под дверь во время обеденного перерыва, – ответила миссис Смит.

– Вот как?

Я слегка улыбнулся – в первый раз за месяц по-настоящему, искренне. Это был невероятный сдвиг.

Я чувствовал себя так, будто пытался догнать лидера марафонской гонки на двадцать пять миль, но все время отставал от него буквально на несколько шагов. А потом парень, за которым я гнался, вдруг наступил на шнурки своих кроссовок и зарылся носом в асфальт.

Наконец похитители совершили свой первый промах.

Две камеры видеонаблюдения, установленные у входа в мой офис, были замаскированы под светильники по обе стороны от двери, и до настоящего момента я задавался вопросом, так уж ли эффективен этот камуфляж.

Но теперь я мог со всей ответственностью заявить, что свое дело он сделал. Ведь кто бы ни подсунул под дверь этот конверт, он либо не заметил их, либо упустил из виду возможность, что там могут скрываться камеры.

Изображение с объективов передавалось на компьютер моего референта. Запись хранилась на жестком диске какое-то время, а потом стиралась. Может, через неделю, может, через месяц, но уж точно не раньше, чем через час.

Чтобы увидеть, кто принес конверт, мне оставалось лишь попросить Джереми запустить нужную программу. Из всего персонала он единственный умел ею пользоваться. В принципе, я бы мог справиться и сам, но, к сожалению, не знал пароля.

Стало быть, без него не обойтись. Но в последние две недели в отношении меня он демонстрировал только холодность, если не враждебность. Трудно было его винить.

В приемную вошел сотрудник службы безопасности, полагая, что я вот-вот надену мантию и продолжу спектакль. Но я сказал ему:

– Можете дать мне буквально пять минут?

– Конечно, судья Сэмпсон, – ответил он.

Я сунул вердикт обратно в конверт, сделал восемь шагов, отделяющих меня от владений Джереми, и постучал в дверной косяк. В ответ он посмотрел на меня взглядом, значение которого невозможно было разгадать.