Ничего личного - [3]

Думая о нем, вспоминая то ужасное ощущение, которое она испытала, случайно наступив на лодыжку мертвого мальчика, она поняла, что Страх уже был с ней. В то время еще не столь тягостный, все еще достаточно небольшой, чтобы отступить перед лицом более срочных проблем, однако он уже точно обитал в ней.

Значит, причиной его стал Рики Карстейрс? Примерно за месяц до того мальчика она выходила из полицейского участка и увидела, как Рики заводят в участок двое полицейских в форме, и сразу же его узнала. Она понятия не имела, как ей такое удалось — Рики был худой, грязный и явно взвинченный, а она не видела его с тех пор, как они с Джейком учились вместе в седьмом классе, но она узнала его мгновенно, и это было неприятно.

— Это совершенно неправильно, — пояснила она, когда Рита поинтересовалась, с чего это у нее такое выражение, словно она только что обнаружила в откушенном яблоке половинку червяка. — Одноклассникам твоего ребенка полагается уехать и жить ничем не примечательной жизнью. И работать в офисе где-нибудь в Колумбусе, Чикаго или Далате.

— И это совершенно странно, — ответила Рита с легкой тревогой на пухлом лице. — А может, недостаточно странно… не знаю. Ты в последнее время много смотрела телевизор? Канал «Холлмарк» или наподобие того?

— Не важно, — отмахнулась она. — В моих словах было больше смысла до того, как я их произнесла.

Рита искренне рассмеялась, и на этом они тему закрыли и стали тянуть лямку дальше, гадая, что им принесет этот день. Наверное, очередного мертвеца.

Пугающий образ одного из старых школьных приятелей Джейка в наручниках застрял у нее в сознании скорее как курьез. Неприятно, но вовсе не легендарный «момент истины», не проверка реальности, не пробуждающий зов планеты Земля. Просто момент, когда она понадеялась, что бедняга Рики ее не узнал.

Так обитал ли в ней Страх уже тогда?

Она пыталась, но честно не могла вспомнить и решить — тот инцидент произошел слишком давно и длился всего минуту, — но все же пришла к выводу, что, скорее всего, обитал.

Маловероятно, поняла она, что ей когда-либо удастся вспомнить точный момент, когда что-то сдвинулось, сместилось или треснуло — во всяком случае, пошло не так, — и позволило ощущению чего-то неправильного проникнуть в нее и укорениться. И, насколько она знала, это даже может не иметь значения. В том случае, если она пребывает на первой стадии срыва, жертвами которых становятся многие полицейские. Вот-вот, как раз то, что ей нужно, — крушение поезда, снятое рапидом. Господи, да какой вообще смысл в этом медленно развивающемся срыве, если ты реально ничего не можешь с этим поделать, реально его предотвратить? И вообще паршиво, что все усилия тут бесполезны: каждый из ее знакомых копов, которому все же удалось преодолеть этот срыв, описывал его как неостановимый. Если уж ему суждено произойти, то почему бы не побыстрее? Быстро сорваться, так же быстро прийти в себя, и дело с концом. Она представила, как идет за помощью к психоаналитику из департамента: мол, разгоните мой процессор, док, а то на мне висит куча дел, а я не успеваю с ними справляться.

Ха-ха. Хорошая шутка, психоаналитик может даже посмеяться. Если только ей не придется объяснять, что такое разгон процессора. Достаточно ли он разбирается в компьютерах, чтобы оценить шутку? Черт, да она сама бы этого не знала, если бы не нахваталась кое-каких знаний от Джейка, который был технарем чуть ли не с пеленок.

Ее сознание вцепилось в идею поговорить с психоаналитиком и не отпускало ее. Почему бы и нет? Она уже делала это прежде. Да, тогда это было обязательным визитом — все копы, участвовавшие в инцидентах со стрельбой, обязаны посетить психоаналитика, — но у нее с этим не оказалось никаких проблем. Это принесло ей даже больше пользы, чем она ожидала. Все это время она знала, что нуждается в помощи, и если бы была честна перед собой, то призналась бы в этом. А жить, постоянно волоча за собой свинцовый груз Страха, — это даже не крайний предел допустимого напряга, считающегося нормальным для детектива из убойного отдела.

Чем больше она думала, тем более настоятельной казалась мысль поговорить с психоаналитиком департамента, потому что ни с кем другим она об этом не заговорила бы. Ни со своим лейтенантом, ни с Томми Диченцо, ни даже с Ритой.

Ну, с лейтенантом Остертагом она точно говорить не будет — это просто глупо. На протяжении всей своей карьеры у нее хватало здравого смысла никогда не верить в чушь типа моя-дверь-всегда-для-тебя-открыта из уст старшего офицера. Остертаг даже не потрудился сделать вид, что это якобы так.

С другой стороны, с Томми Диченцо она могла и поговорить, и рассчитывать на его молчание. Они вместе учились в академии полиции, и она выслушала от него немало откровенностей — как до, так и после того, как он бросил пить. Томми мог бы даже сказать, едет ли у нее крыша, или же это кризис среднего возраста, результат переутомления и низкой зарплаты. Но всякий раз, когда ей хотелось позвонить ему или пригласить выпить кофе, что-то ее останавливало.

При этом ее бесило, что она не может назвать ни единой веской причины почему. Черт, она не могла назвать даже паршивой причины. Не было никакой причины. Она просто не могла заставить себя поговорить с ним о Страхе, и все тут.