Ничего, кроме страха - [51]
Когда на следующий день принесли «Берлингске Тидене», я сбежал в прихожую, схватил газету и, открыв страницу с объявлениями о смерти, стал искать мамино — «О süßes Lied». Но вместо этого в газете было написано «О Sübes Lied». Слово «süßes» было написано с большой буквы, и к тому же он сделал ту самую ошибку, написав «b», — все-таки он не знал, что такое «ß», и не слушал меня. У меня закружилась голова. Все безнадежно и лишено всякого смысла, и никогда ничего не получится.
И речи не может быть о немецком псалме, заявил священник, к тому же «Я знаю прекрасный сад»[137] вовсе не псалом. Мне пришлось поговорить с псаломщиком и попросить, чтобы во время прощания звучал рояль, но он засомневался, что такое возможно, — ведь рояль придется двигать, а потом настраивать, а стоит это 500 крон. В церкви никого не было, и все псалмы играли слишком быстро, чтобы сэкономить время, и священник не произнес фамилию «Ромер», хотя я его об этом просил. «Хильдегард… Йоргенсен пережила ужасы войны, и Хильдегард… Йоргенсен приехала в Данию в 1950 году».
Флаг перед Монастырской церковью был приспущен, и распорядитель похорон, ожидавший меня у выхода, протянул мне конверт с открытками, которые были вложены в букеты цветов и венки, — я сам их написал. Потом я повел отца к машине, прикрывая его зонтиком от дождя, а он при этом повторял: «Что ты делаешь?» и «Прекрати!» Мы выехали с территории кладбища, а отец все продолжал причитать: «Осторожно, не туда, как ты ездишь, а куда мы, собственно говоря, едем?» Проехав вдоль берега, мы оказались на Восточном кладбище и пошли к могиле, где были похоронены бабушка и дедушка. Могильщик опустил мамину урну в могилу и засыпал ее землей.
Отец был против и надгробного камня. Никого это, дескать, не касается, зачем кому-то знать, кто тут похоронен, какое их дело? Поэтому на могиле ничего не было, только черный и белый песок и табличка с номером. Когда мы вернулись домой, я сварил кофе и достал из буфета чашки. Мы молчали, я закрыл лицо руками и разрыдался — я плакал и плакал над мамой и папой и над всем тем, что произошло, из-за невосполнимой потери близкого тебе человека. И понемногу мне стало легче.
Я прошел к себе в комнату и открыл чемодан. Все было на месте — раковины, морские ежи, старые пакеты с бутербродами, фульгурит и стеклянные шарики. Я искал осколки гранаты, подаренные мне Хельмутом. Один за другим — и вот уже у меня в руках целая русская граната — как и обещал дядя Хельмут. Я наполнил ее всем, что во мне накопилось: горем, отчаянием и яростью, — вставил взрыватель и отправился на мост Хойбро, чтобы в последний раз взглянуть на Нюкёпинг. Потом вытащил чеку, размахнулся, заткнул уши пальцами и закрыл глаза.
