Ничего кроме правды - [14]

Чтобы объяснить известнейшим людям музыкального рынка, что здесь сидит Дитер Болен, у которого полно клёвых музыкальных идей, чтобы сделать их ещё известнее и богаче, понадобились кассеты для рассылки. Тогда как мой коллега Живая Развалина для той же цели с большой шумихой арендовал студию, сочиняя за 4000 марок один альбом, который потом было не продать, и так в год выбрасывалось 30 000 марок, я сидел дома в полукомнате и тискал свою старую подружку, Revox–машину. Принцип работы такой вот машины был следующим: работа состояла из четырёх независимых друг от друга частей, которые можно было записывать по отдельности. Первым делом шла гитара, затем фортепиано, моё пение и, в-четвёртых, я отстукивал такт кулаком по телефонной книге. И наконец — это было гвоздём программы — можно было объединить две звуковые дорожки вместе, так что одна освобождалась, на неё–то я потом записывал хор. Для этого приходилось петь по много раз — первый, второй, третий голоса, в заключение какое–нибудь «жужжание» типа «У–у–у» или «ммм–ммм–ммм…». Спев раз, я вновь складывал две дорожки вместе, пока не получался превосходный фон. Таким манером я уже тогда создавал демо–кассеты, на которые записывалось от 99 до 100 дорожек. К сожалению, с добавлением каждой новой дорожки качество ухудшалось, потому что дорожки наслаивались неточно, и выходила ерунда на постном масле. Но зато это ни гроша не стоило.

Разумеется, такой результат не мог меня удовлетворить — я же не глуп и не глух. А потому выступление Фила Коллинза по телевидению стало для меня настоящим открытием: на тот момент для домашнего пользования предлагались лишь монстры–синтезаторы с сотней штепселей и тысячей всевозможных кабелей, — недоступные, непрактичные динозавры. А тут сидел Фил, играл «In The Air Tonight», и, несмотря на рост в метр шестьдесят, умудрялся возвышаться над синтезатором. Я должен был получить такой же агрегат! Такой, с кодовым названием «Profit V». Безумно взволнованный, на следующее же утро я ринулся к шефу и не давал ему прохода, пока он не вручил мне чек на одиннадцать тысяч марок. Разумеется, деньги были выданы не из человеколюбия, во всём был тонкий расчёт. Цена сделки была такова: я получал деньги, якобы как кредит, за который с меня будут удерживать ежемесячно часть дохода. Но мне было наплевать на это. Сегодня у меня есть два «Profit V», которые я храню и оберегаю, ибо они уже старушки, таких, кстати, больше не производят. Все супер–хиты я создал с ними.

Гейн Даддель, Шапка и другие

Между тем я сам принялся искать для себя работу в агентстве и, конечно, нашёл. Как только я слышал, что Катя Эбштейн, Рекс Гильдо, Элмар Гунш или Гейн Даддель собирается выпустить альбом, то тотчас же разыскивал адрес соответствующего импресарио, запихивал в конверт одну из своих демо–кассет и отправлял ему домой.

Это ни к чему не привело, кроме того, что некий господин Мейнен из BMG, в стойле которого стояла лошадка — хит номер один Роланд Кайзер с песней «Санта — Мария», в бешенстве написал мне: «Пожалуйста, воздержитесь впредь от того, чтобы посылать нам Ваши демо–записи, этот голос на кассете невыносим.»

Я собирал врагов, как другие собирают марки. Я был главным врагом шефа «Метронома», обладателя роскошного парика Клауса Эберта, прозванного в среде музыкантов «Шапкой». При личной встрече в его конторе я собирался преподнести ему парочку своих новых композиций. Вместо этого Шапка представил мне свои новые приобретения. «Скажите–ка откровенно, господин Болен», спросил он, «Как вам эта музыка?» Я ответил: «Вы имеете в виду, честно и откровенно?» А он на это: «Ну да, говорите уже!» Во мне он нашёл действительно откровенного собеседника, я только ждал такого шанса: «Ну, раз уж Вы меня спрашиваете — всё это полное говно, никогда и ни за что не попасть ему в чарты»

Я и глазом моргнуть не успел, как меня выставили за дверь. С той поры вход в «Метроном» был мне заказан. Моё музыкальное агентство не сочло это смешным. Я был вызван на ковёр в кабинет начальника. Там до моего сознания довели, что следовало бы мне держать пасть закрытой, если Шапка из «Метронома» захочет поговорить со мной по душам. Дерьмовый у него вкус или нет, он всё–таки важная шишка.

Мы с Эбертом встретились случайно семь лет спустя на вручении платиновой премии, посвящённой памяти Роя Блека: я был великим продюсером, продал 900 000 альбомов. А Шапка был всего лишь ничтожеством из фирмы «Teldec». Он был так рабски покорен, меня от его подобострастия чуть не вырвало. Последнее, что было о нём слышно: вскоре его вышвырнули и из «Teldec». Ему пришлось свалить с какой–то бабой в Румынию и заняться птицеводством. Сердечный привет наседкам!

Петер Орлофф

Одним из величайших композиторов, певцов и продюсеров Германии был тогда Петер Орлофф. С ним хотели работать все, его имя пахло деньгами, эта личность была создана для успеха. Он носил обтягивающие шмотки из чёрной кожи, родом прямо с кёльнского карнавала и был настоящей машиной по переработке мировых хитов английской группы Smokie. Песню «Needles and Pins» он провернул через мясорубку и получил песню «Bettler und Prinz» («Нищий и принц»). «Lay back in the arms of someone» называлась в его исполнении «Die Nacht, als Christina fortlief» («Ночь, когда ушла Кристина»). И, кроме того, он писал свои собственные хиты. Для певца по имени Петер Маффей он создал супер–хлопушку «So bist du» («Ты такая»), а для Бернда Клювера «Jungen mit der Mundharmonika» («Мальчишки с губной гармошкой»)