Ничего интересного - [60]
Мэдисон считала, что близнецам лучше остаться в поместье, что суматоха, перелеты с места на место будут для них чересчур. И она не ошиблась. В смысле, да, конечно, им необязательно было ехать в один из самых больших городов в Америке, чтобы поддержать своего отца, которого они ненавидели. Но я подумала о Смитсоновском институте, который всегда хотела увидеть, но знала, что этому не бывать. О монументе Вашингтону. О мемориале Линкольна. Я подумала, черт возьми, о Могиле Неизвестного Солдата, о Вечном огне. Я хотела, чтобы дети это все увидели. Я даже показала Мэдисон детский наряд: слой огнеупорного геля, длинное нижнее белье из номекса, одежда, достойная учеников католической школы, максимально закрытая.
— Тут дело в соотношении между риском и выгодой, понимаешь? — сказала на это Мэдисон.
Мы не вспоминали о той ночи, не сказали ни слова. Не то чтобы мы вели себя так, будто ничего не произошло. Это было бы бредом. Мы подошли к этому так: если снова об этом заговорим, результат будет тем же и больно будет так же, а какой в этом смысл?
— Но я хочу, чтобы вы наблюдали за процессом, — сказала она. — И читай им газеты, хорошо? Я хочу, чтобы они ценили своего отца. Думаю, будет лучше, если они увидят, какой он важный человек.
— Они знают, что он важный человек, Мэдисон. Они думают, что сами никому не нужны и не важны.
— Ну, значит, постарайся, чтобы они так не думали.
— Я только этим и занимаюсь, ясно? — Я начала злиться.
— Давай не будем ссориться, — сказала она, дотронувшись до моей руки, так просчитанно — ее кожа на моей.
Я позволила ее ладони приземлиться, как бабочке, трепещущей крыльями.
— Прости, — сказала я. — Ладно. Ты права. Ладно.
— Так устроен мир, — произнесла она, имея в виду, что так устроен ее мир, как будто я еще этого не знала. — Все плохо, безумно и хаотично. Но ты держишься и не даешь причинять тебе боль, а затем наступает спокойный, совершенный период. Именно это тебя и ждет.
— Ясно, — сказала я, мечтая уже покончить со всем этим.
— Так им и скажи. — Мэдисон убрала ладонь с моей руки. — Пусть они поймут.
Мы пообедали, а потом показали результаты выборов, никаких сюрпризов, и Джаспер Робертс, отец Бесси и Роланда, стал новым Государственным секретарем Соединенных Штатов Америки. Я наконец включила громкость, но там снова лился поток слов, ничего важного.
— Ваш папа победил, — сообщила я детям.
— Ну, хорошо, — сказал Роланд.
— Я кое-что вспомнила, — заявила Бесси и начала швырять карточки, пока не подняла одну с именем Элиху Б. Уошберн. Она перевернула карточку обратной стороной, где была записана пара интересных фактов, которые мы о нем отыскали, и протянула ее мне: Его хватило всего на одиннадцать дней. Может, с папой будет так же.
— Может быть, — ответила я.
И тут показали подиум на ступенях Капитолия, вокруг которого толпились люди. Я села на диван к детям. Я искала взглядом Мэдисон, хотела посмотреть, как она нарядилась. А потом раздались аплодисменты, и я увидела, как все трое, Джаспер, Мэдисон и Тимоти, идут к подиуму. Увидела позади них Карла, серьезного и делового. Мэдисон держала Тимоти на бедре. Он был одет в маленькую спортивную курточку с американским флажком на груди. Мэдисон надела узкое бордовое платье в стиле Джеки О. Джаспер — кому какое дело — был в каком-то скучном сером костюме, но выглядел довольно красивым. Чудесная семья, не поспоришь. Они казались такими целостными, такими компактными, такими совершенными. Мы были здесь, а они там, и это представлялось мне вполне логичным.
Джаспер заговорил. Его речь была похожа на молитву, которую он произнес тогда за ужином: сплошные банальности, словно компьютерная программа составила текст, перемешав цитаты из Библии и Конституции. Джаспер говорил об ответственности и защите страны, а также об обеспечении ее роста и процветания. Он говорил о собственной военной службе, о которой я, кстати, до этого не знала. Он говорил о дипломатии, но я на него не смотрела. Я смотрела через его плечо на сияющую Мэдисон. Вид ее ошеломлял: моя подруга расслабилась, получив желаемое. И на ее плече лежал Тимоти с каким-то странным выражением лица. Он нахмурился, словно до него донесся слабый звук, который никто, кроме него, не слышал. И тут раздался шум, похожий на взрыв фейерверка, и кто-то ахнул. На секунду я подумала, что кого-то застрелили.
Бесси и Роланд встали, сосредоточившись на экране. И мы втроем видели все так ясно. Это происходило прямо там.
Тимоти горел.
Он был полностью охвачен огнем, не искрами, не маленькими язычками — полноценным пламенем. Мэдисон закричала, уронив малыша на землю, вне поля зрения камеры. Ее платье дымилось, тонкие струйки дыма поднимались над ней. Джаспер, кажется, не понимал, что происходит, продолжал смотреть в будущее, как будто, повернувшись, продемонстрировал бы слабость, как будто с этим должен был разобраться кто-то другой. Но Мэдисон уже кричала по-настоящему. Рядом появился Карл, снял пиджак и хлопнул по земле, где, как я себе представляла, горел Тимоти. Наконец камера немного пошевелилась, отрегулировавшись так, что Джаспер теперь был не виден, кому он вообще нужен, а в кадре оказался Тимоти — он как будто присел на землю и горел, так прекрасно, блестяще горел. Слышалась какофония голосов, но над шумом раздался голос Джаспера, искаженный и злой, снова и снова выкрикивавший имя Мэдисон.
Случиться может что угодно. Особенно — на овеянном легендами Глубоком Юге, плавно вкатившемся в XXI век. Особенно — в фантастике «ближнего прицела». Особенно — у автора, который сам признается в интервью, что в его произведениях «мир настолько причудлив, настолько неподвластен логике, что заставить читателя поверить в предлагаемые странные обстоятельства, не так уж и трудно». Немыслимые — но странно правдоподобные сюжеты. Невероятно обаятельные герои — взрослые, которые хотят оставаться детьми, и дети, готовые взвалить на свои плечи груз взрослых забот.
Автор рассказов этого сборника описывает различные события имевшие место в его жизни или свидетелем некоторых из них ему пришлось быть.Жизнь многообразна, и нередко стихия природы и судьба человека вступают в противостояние, человек борется за своё выживание, попав, казалось бы, в безвыходное положение и его обречённость очевидна и всё же воля к жизни побеждает. В другой же ситуации, природный инстинкт заложенный в сущность природы человека делает его, пусть и на не долгое время, но на безумные, страстные поступки.
Героиня этого необычного, сумасбродного, язвительного и очень смешного романа с детства обожает барашков. Обожает до такой степени, что решает завести ягненка, которого называет Туа. И что в этом плохого? Кто сказал, что так поступать нельзя?Но дело в том, что героиня живет на площади Вогезов, в роскошном месте Парижа, где подобная экстравагантность не приветствуется. Несмотря на запреты и общепринятые правила, любительница барашков готова доказать окружающим, что жизнь с блеющим животным менее абсурдна, чем отупляющее существование с говорящим двуногим.
Карл-Йоганн Вальгрен – автор восьми романов, переведенных на основные европейские языки и ставших бестселлерами.После смерти Виктора Кунцельманна, знаменитого коллекционера и музейного эксперта с мировым именем, осталась уникальная коллекция живописи. Сын Виктора, Иоаким Кунцельманн, молодой прожигатель жизни и остатков денег, с нетерпением ждет наследства, ведь кредиторы уже давно стучат в дверь. Надо скорее начать продавать картины!И тут оказывается, что знаменитой коллекции не существует. Что же собирал его отец? Исследуя двойную жизнь Виктора, Иоаким узнает, что во времена Третьего рейха отец был фальшивомонетчиком, сидел в концлагере за гомосексуальные связи и всю жизнь гениально подделывал картины великих художников.
Как продать Родину в бидоне? Кому и зачем изменяют кролики? И что делать, если за тобой придет галактический архимандрит Всея Млечнаго Пути? Рассказы Александра Феденко помогут сориентироваться даже в таких странных ситуациях и выйти из них с достоинством Шалтай-Болтая.Для всех любителей прозы Хармса, Белоброва-Попова и Славы Сэ!
Порой трудно быть преподавательницей, когда сама ещё вчера была студенткой. В стенах института можно встретить и ненависть, и любовь, побывать в самых различных ситуациях, которые преподносит сама жизнь. А занимаясь конным спортом, попасть в нелепую ситуацию, и при этом чудом не опозориться перед любимым студентом.
Название романа швейцарского прозаика, лауреата Премии им. Эрнста Вильнера, Хайнца Хелле (р. 1978) «Любовь. Футбол. Сознание» весьма точно передает его содержание. Герой романа, немецкий студент, изучающий философию в Нью-Йорке, пытается применить теорию сознания к собственному ощущению жизни и разобраться в своих отношениях с любимой женщиной, но и то и другое удается ему из рук вон плохо. Зато ему вполне удается проводить время в баре и смотреть футбол. Это первое знакомство российского читателя с автором, набирающим всё большую популярность в Европе.