Ни слова правды - [8]

Зуафар постоял в густом подлеске, ожидая пока таркан начнет действовать. Через десять выдохов он услышал лес: каждый шорох, каждый запах, который приносил ветер. Даже землеройки в земле стали ему понятны. Теперь пришла очередь обоняния и зрения, на все есть свое растение. Подошел Зуафар к огромному ясеню, малому Иггдрасилю[27], взял тонкий второй корень[28], заострил его и вонзил в руку. Через двадцать выдохов он вынул корень из руки и упал, так сильно сок древа древ стиснул его вены. Когда поднялся, стал силен как дуб и всевидящ, как будто сидел на вершине горы. С каждым шагом пальцы ног его уходили в землю и пили воду земли, волосы уходили в небеса невидимой кроной, впитывая солнечный свет, руки легко скользили вдоль тела, ощущая стволы его братьев. Теперь готов был лесной стражник.

И так вышло, что в ту пору черные мрассу шли на Славен через лес. Зуафар их услышал, и почувствовал, и смотрел на них глазами лесных соек, и чувствовал их запах носами волков. Мрассу не угрожали Ивовому распадку, что взять им с эльфов. Да и если подошли бы они близко, никогда бы не увидели Колючий Шар и его жителей.

Как только Зуафар почувствовал чужих, подошел к осинам, обнял своими новыми руками первый встретившийся ствол и прижался «кроной». Понеслась весть отцу и братьям. Затих Колючий Шар. Слились эльфы с ивами, одеревенели лица, руки и тела, затихло дыхание и стук сердца. Дышат телом, как деревья корой, – не шелохнется воздух, не дрогнет рука, дети леса слились с Отцом[29].

Через лес двигалось огромное войско мрассу, впереди ехали шаманы Бархудара и гнусаво взывали: «Старый лес, дикий лес, пропусти. Ни к тебе, ни за тобой, ни за детьми твоими идем, едим свое, пьем твое, жжем твое. Нас прости и пропусти, за то не возьмем твоих зверей, а сожжем только сухое, дерева живого не срубим, ни олененка не сгубим, за проход дадим тебе мед, за обогрев оставим хлеб, за водицу положим крупицу». На полянах складывали обещанное: хлеб, мед, крупы.

Что ж, доброму гостю всякий рад. Зуафар осмотрел дары, держал волков подальше от скота мрассу, мышей – подальше от припасов. Не метал деревья и камни под ноги лошадей. Раз не вредят, пусть идут, куда собрались, то дела людские.

Но в лесу были не только мрассу, с их конями и скотом. Огромный человек, из сынов грома, таился в кустах, бесшумно скользил за караваном. Не взывал и ни о чем не просил, опасный и без оружия, натянутый как тетива лука. Но – великая удача! – не было при нем ни коня, ни собаки[30]. Среди эльфов не рождалось сынов грома более ста лет. Зуафар последовал за неосторожным. Эльфам он может пригодиться. Но он, встретив собрата, ушел на болотистую равнину, а там сыны леса не имеют власти».

Очень скоро все тропки закончились, и мы ломились через сплошные заросли с хрустом и пыхтением, пока под ногами не захлюпала холодная вода и не появились заросли осоки, аира и росянки. Вокруг была ровная как стол открытая местность, простирающаяся до самого горизонта, и на этой заболоченной равнине на самой середине стояло сооружение в виде усеченной пирамиды, с домишком на вершине.

Лех показал мне на пирамиду, перебрал в воздухе указательным и средним пальцами и показал на себя, мол, пошел я, сильно стиснул мою руку и почти бегом удалился в лес.

Я, разбрызгивая воду и лягушек, двинулся к пирамиде, которая вблизи имела вид четырех сходящихся лестниц, в точке схождения имелась площадка с домом, напоминающим мавзолей.

Все это было размером мне под стать, то есть домишко Косматки, в аккурат – зиккурат, здоровенный каменный рукотворный холм. Всегда меня восхищают творения человеческих рук, неважно, что передо мной – ДнепроГЭС или, скажем, детская игрушка. Ведь может же бесхвостая обезьяна, когда захочет.

Подниматься на зиккурат оказалось делом нелегким, когда добрался до верха, запыхался напрочь. Наверху никто меня не встречал, на мечах провериться не предлагал и пандой не называл[31]. Площадка была довольно обширная, на ней помещался большой каменный дом, сложенный из огромных блоков, таких же, из которых сделаны лестницы, а неподалеку стояли несколько деревянных и глиняных грубо исполненных скульптур, изображающих воинов: кто с мечом и щитом, кто с копьем, кто с топором. Воины размеров были разных – кто с меня ростом, кто с обычного человека.

Я подумал: «Косматко, ты где?»

– Да здесь я, здесь! – раздалось откуда-то снизу.

Косматко оказался небольшим старичком, сухим и заросшим. Его волосы и борода составляли как будто единое целое и каскадами ниспадали до самого пояса. Вообще старичок мне понравился: опрятный такой, волосы чистые, рубаха свежая – нормальный такой дедушка-лесовик.

– Я… – хотел я рассказать о себе и зачем пришел, да только дедок меня тут же перебил:

– Головка от фуя – так вроде в твоем каноне шутят, ты стой, не дергайся и молчи, я сам разберусь… – Тут дед с лица сменился и забормотал: От оно как значит, а я-то дурошлеп… Ты постой, постой я сейчас.

Тут Косматко куда-то пропал ненадолго и вернулся с огромными красными сапогами и кожаным кушаком, которому любой цыганский барон бы позавидовал.

– На, держи, владей по праву.