— Чтобы они нас за людей не принимали.
— Чепуха, конечно, — сказал Павлыш, решив, что Татьяна шутит. И тут же подумал, что в шутке скрывается любопытное наблюдение. — А ведь правда, когда дракон на меня пикировал, он щелкнул когтями слишком высоко.
— Ага, — обрадовалась Таня, — ведь это основание для эксперимента. Правда?
Павлыш улыбнулся, ничего не ответил. Таня тут же испарилась. Павлыш снова открыл дневник Стрешнего. Наугад.
“Я полагаю, что популяция холма стабильна и ограничена в пространстве, а дальность полета комара невелика. Надо проверить, пометив несколько особей…”
Павлыш перевернул страницу.
“…Когда наступает ночь и тебе не спится, ибо ничто не отгоняет сон надежнее, нежели неразрешимая проблема, стоящая перед тобой, то воображение, не скованное дневными реалиями, разрывает рамки логики и подсказывает решения, которые днем показались бы нелепыми, детскими, наивными… Я пишу именно ночью, сейчас третий час, станция спит — хотя нет, не спит Джим, у него приступ лихорадки, я недавно заглядывал к нему. Меня окружают образы, рожденные прошлым этой планеты, где нет места человеку, в которое человек не вписывается и, возможно, не сможет вписаться в настоящее. Мы привыкли награждать окружающий мир разумом — это остаток тех далеких эпох, когда и лес, и горы, и море, и солнце были живыми, большей частью злыми и коварными, редко добрыми существами, которым было дело до любого слова, мысли, сомнения первобытного человека. Мир, еще не подвластный людям, враждебный им, был населен чуждым разумом, направлявшим на людей дожди и снега, ветры, засухи и свирепых хищников… А здесь? Не скрывается ли за целенаправленной озлобленностью драконов и комаров воля, чуждый нам, враждебный разум, для которого наши конкретные, кусающие враги — не более, как орудия мести, а может и проще — лейкоциты, изгоняющие из организма чуждое начало. За решеткой окна сыплет мелкий дождь, планета выжидает… Нет, пора спать”.
На этом записи обрывались. Доктору не удалось вернуться к дневнику.
Посреди столовой стояла Татьяна-маленькая. Разлохмаченная, глаза горят, драконьи зубы сверкают на груди. Над ней возвышался мрачный Лескин. Нина сидела за столом и старалась не улыбаться.
— Если бы ты погибла, — разъяснял Лескин Тане, — то нам пришлось бы сворачивать станцию. Неужели ты полагаешь, что кто-нибудь разрешит экспедицию, в которой собрались разведчики, отдающие себя на растерзание разным тварям?
— Нет, — сказала Таня-маленькая. — Я так не думаю.
— Ага, — Лескин увидел Павлыша. — У меня есть подозрения, что доктор причастен к этой выходке.
— Я не причастен, — поспешил с ответом Павлыш. — Потому что не знаю, что произошло.
— Танечка, — сказала Нина ласковым голосом. — Посвяти Павлыша в курс дела.
— Клянусь, что доктор здесь ни при чем! — воскликнула Татьяна. — Он даже и не подозревал. В общем, я выгнала на площадку вездеход, накинула на себя одеяло, выползла через нижний люк и отправилась через открытое пространство.
— Джигит не боится рогов и копыт, — загадочно процитировал Джим. Осуждения в его голосе не было.
— Я поползла, а драконы надо мной летали.
— Не летали, а пикировали, — поправил Лескин.
— И пока Лескин, который наблюдал за этим из окна обсерватории, пробирался сквозь решетку, забыв, где дверь, — продолжала Таня, — я приползла обратно. А он расстроен, что не успел меня спасти.
— Ясно, — сказал Павлыш. — Вы хотели убедиться, нападают ли драконы на ползучих тварей. И изображали такую тварь.
— Вы очень сообразительный, — согласилась Татьяна.
— И они кинулись, — сказал Джим. — И хорошо, что опыт не удался. А то пришлось бы нам ползать. Представляете меня ползучим?
Татьяна-большая крикнула с кухни:
— Я несу бульон, и перестаньте рассказывать ужасы, а то у вас пропадет аппетит!
Павлыш сел на свое место рядом с Ниной. Та спросила его негромко:
— Вы обратили внимание, что Татьяна отползла на несколько метров и успела вернуться? И драконы щелкали когтями у нее над головой, но промахивались?
— Вот именно! — услышала эти слова Татьяна-маленькая.
— Мужчины имеют право падать на колени только у моих ног, — подытожила дискуссию Татьяна-большая. — К женщинам это не относится. Учтите это, доктор. Не смейте унижаться перед драконами.
— Учту, — сказал Павлыш.
— И все-таки я не могу справиться с возмущением, — вмешался Лескин. — Нельзя же, в конце концов, регулярно сводить к шутке трагический аспект нашего прибывания на этой планете. Вы смеетесь, забыв не только о грубейшем нарушении дисциплины, совершенном Татьяной, но и забываете при этом, что наше поведение приведет к тому, что драконы нас всех перебьют.
Вечером, когда солнце село и наступил тот благословенный час, когда драконы убираются восвояси, а комары еще толком не принялись за свое черное дело, станция опустела. У каждого накопилось множество неотложных дел, все выбились из графика и спешили наверстать часы вынужденного безделья. Павлыш догнал Джима у выхода.
— Ты очень спешишь?
— Нет, не очень. — Вежливость и отзывчивость были его сильными сторонами. Наверное, в школе он давал списывать нерадивым ученикам. Все, кому не лень, эксплуатировали Джима. Павлыш знал, что Джим спешит, потому что кроме своей работы, ему надо было обойти датчики Леопольда. Но что делать — Павлыш был не лучше других.