НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 20 - [2]

В рассказах западных писателей, таких, как Рей Брэдбери, Том Вулф, Э.Голигорски, мы ощущаем боль за человека, страстную тоску по настоящей, справедливой жизни. Рассказ Брэдбери “Может быть, мы уже уходим” повествует о первой встрече коренных жителей Америки — индейцев с приплывшими туда европейскими завоевателями — конкистадорами. Европейцы здесь даны глазами индейца, который видит их впервые — этих людей в крабьих панцирях, с черными бородками и голубыми глазами, полных решимости завоевать чужую землю. Брэдбери показывает индейцев как бы изнутри, подчеркивая их слабость и незащищенность. Между европейцами и индейцами — пропасть, бездна непонимания, у них совершенно разные способы познания мира.

Индейцы, как и представители других примитивных цивилизаций, умеют говорить не только с помощью слов. Помимо слов, дед и мальчик пользуются также и языком жестов, и парапсихической передачей мыслей и чувств. Механическая европейская цивилизация знает лишь слова. При осуществлении контактов индейцы чувствуют себя неизмеримо более богатыми, нежели европейцы. Но их лето уходит — солнце индейской цивилизации закатилось.

Рассказ Брэдбери совсем непохож на “Автоматизированный отель” Тома Вулфа — повествование о роскошном отеле, который до такой степени нафарширован техническими чудесами, что для человека практически не остается места. Техника в условиях буржуазной действительности подавляет личность — все эти взбесившиеся электронные табло, сирены и кнопки в конце концов выходят из повиновения. Призванные служить человеку, они одерживают верх над ним, становясь господами положения. Но одно роднит Вулфа с Брэдбери — в этом рассказе тоже как бы прорывается стон — тоска по осмысленной, устроенной на разумных и справедливых началах действительности.

“Квадриоптикон” Чарлза Бомонта переносит нас в Голливуд — в эту цитадель буржуазного киноискусства. Новейшее изобретение — четырехмерный аппарат квадриоптикон — дает возможность проникнуть как бы внутрь демонстрируемого фильма, реально ощутить цвет, вкус, запах. Играющий в фильме “Завоевание Юпитера” главную роль Рой Джейсон где-то в глубине души тоскует о том времени, когда он еще не был кинозвездой и не утратил человечности и самобытности. Теперь от него требуют штампов, и штамп делается его второй натурой. “Чтобы не растерять в Голливуде остатки истинных духовных ценностей, человек должен рассчитывать только на сны, — с горечью пишет Бомонт. — Только сны еще чего-то стоили”.

Среди советских фантастов сходную тему разрабатывает Дм.Биленкин (“Операция на совести”). Детям в капиталистической стране делают страшную операцию — убивают в них лучом, выжигают совесть, сострадание к чужому горю, к беде, духовно кастрируют их. И когда герой рассказа принимает все меры к тому, чтобы его сын не лишился великого чувства сострадания, то он не убежден в успехе своего предприятия.

“Все только начиналось. Сына предстояло обучить лицемерию, умению не выделяться среди лишенных совести сверстников и тем не менее в нем надо было сохранить человека”. Отец не уверен, поблагодарит ли его сын когда-нибудь за это или, наоборот, проклянет, но он не может поступить иначе.

В сборнике представлена и еще одна разновидность гуманистических рассказов. Основная нота в них — не тревога и не боль, а мотив духовного общения, единения разных существ. Это может быть мыслящий мутант-муравей, находящийся в телепатическом контакте с близкой ему по духу девочкой (Кир Булычев “Мутант”). Это может быть и мальчишка Генка, который встречает на даче пришельцев из 2178 года (Ариадна Громова “Дачные гости”).

Лучшие произведения советских и зарубежных фантастов подводят нас к теме взаимопонимания, к гуманным идеям человеческого счастья. Однако само по себе развитие науки и техники еще не делает человека счастливым. Счастливым его делают прежде всего человеческие отношения, при которых завоевания науки являются не самоцелью, а лишь средством для формирования разносторонне развитой, пытливой, высоконравственной человеческой личности.

Е. Ванслова

Зиновий Юрьев. Черный Яша

1

Не знаю, как вы, а я вовсе не уверен, что астрономам удалось точно измерить продолжительность суток. Бывают дни коротенькие, даже куцые, когда ничего мало-мальски интересного просто не успевает случиться, а иногда, правда редко, выпадают дни, просто удивительные по своей емкости. Если учет в небесной бухгалтерии поставлен прилично, они там должны считать такие дни за два, а то и за три.

Именно такой удлиненный день и выпал нам восьмого восьмого восемьдесят восьмого года. И вовсе не потому, что подобное, сочетание цифр повторяется раз в одиннадцать лет. Дело, как вы увидите, совсем не в этом.

Впрочем, начнем по порядку. А поскольку порядок у нас в Институте искусственного разума начинается с директора Ивана Никандровича Бутова (во всяком случае, он так считает) и кончается им же (так считают остальные), то я приступлю к своему рассказу именно с него.

Иван Никандрович, как он мне потом рассказывал, пытался в этот миг вспомнить одну фразочку, которую очень любил. Говаривал ее его покойный дед Никифор Христофорович, бывший, между прочим, как и наш директор, членом-корреспондентом Академии наук.