Сережа приподнял крышку. Изнутри на ней была наклеена фотография немолодого мужчины с печальными глазами, на дне лежало… Что это может быть? Два черных полированных диска, скрепленных дужкой посредине и с проволочками по бокам.
Сережа извлек странную штуковину. Похоже на очки. Очки для слепых.
Сережа повертел их в руках, посмотрел на свет и поднес к глазам. Самые обычные темные очки! Он отвернулся от окна и уставился в темный угол. И тогда ему показалось, что он смотрит сквозь темное стекло на ярко освещенный киноэкран, где только что демонстрировался интересный фильм и внезапно оборвалась лента. Яркие точки и полосы прыгали, образуя причудливые узоры и разгорались все сильнее, сильнее… Грязные обои едва проглядывали сквозь это неожиданное сияние.
— Ты что, обалдел!
Разъяренный Саша сорвал диски с Сережиного носа и спрятал их в шкатулку. Руки у него тряслись.
Сережа смущенно потер переносицу.
— Что это за штука, Саша?
— Что! Что! Не твоего ума дело. Как ты вошел?
Он постепенно успокоился и аккуратно уложил очки в шкатулку. Сережа недоуменно глядел на его худую спину с острыми лопатками и тонкие голые ноги.
Чего он так разволновался? Что-то здесь неладно…
— Дверь не заперта, вот я и вошел.
— У этой пьяной дурехи все нараспашку. И душа, и двери, — сердито сказал Саша. Он забрался под одеяло и сурово посмотрел на Сережу. Потом улыбнулся.
— Садись. Не обижайся, что я так… Ты меня напугал. Эта штука опасная… Что делал?
— С Юркой ходил на вокзал пиво пить… Как здоровье?
— Да ничего. Как обычно. Думал, будет хуже, но сразу после укола очухался и отпросился домой. Не люблю больницу. Что нового в школе?
— Ничего особенного. Алексей Иванович велел узнать, что с тобой…
Они перекинулись еще несколькими фразами, но разговор явно не клеился. Сережа через силу выдавливал из себя слова. Саша внимательно посмотрел на него. Сережа хорошо знал этот взгляд. Еще тогда, в первый раз, он поразил Сережу своей неподвижной безучастностью к внешнему миру. Только позже Сережа понял, что поверхностное равнодушие скрывало крайнюю уязвимость.
— Слишком много хочешь знать, дружище, — сказал Саша.
И Сережа вспомнил, что в первый же день Саша подошел к нему и сказал что-то очень похожее. Он сказал: «Хочешь поговорить со мной, дружище?» И Сережа ответил тогда так же, как и сейчас.
— Да, хочу.
Саша улыбнулся и, заложив руки под голову, сказал:
— Притащи-ка из кухни чайник и чашку для себя.
Сережа прихлебывал холодный чай из кружки с обломанным краем, Саша пил из помутневшего от времени граненого стакана.
Сереже показалось, что он не хочет рассказывать.
Но когда они покончили с чаем, Саша подобрал колени, уставился на лиловое пятно обоев и вдруг рассмеялся.
— Ты знаешь, с этой штукой, которую ты только что держал в руках, у меня связано очень многое… Если все рассказать…
Он снова замолк.
— Я об этом ни с кем не говорил. Почти ни с кем. Один раз пытался, но мне не поверили, и я с тех пор — ни-ко-му. Ни слова. А хочется… Только смотри — молчание. Даже Юрке. Понимаешь?
— Ну?! — сказал Сережа.
— Да, молчать ты умеешь. Я знаю, что ты умеешь молчать. А я вот не умею. Мне бы и сейчас помолчать… ну да все равно. Расскажу-ка я тебе одну сказочку…
— Сказку я тебе сам расскажу, — сердито сказал Сережа.
— Это будет очень страшная сказка, — улыбнулся Саша.
— Мы сегодня с Юркой повешенного бандеровца видели.
— Э-э, — махнул рукой Саша, — я видел сотни повешенных.
— Юрка в первый раз увидел.
— Юрка хороший парень, — сказал Саша, — но ему еще до многого придется доходить. Ну ладно. Так хочешь слушать сказку-быль?
— Сам знаешь, что хочу. Чего спрашивать?
Саша опять улыбнулся, совсем как мудрый старик.
— Время. Что есть время? По метрике я старше тебя на три года. А по-настоящему — на тридцать три. Ну так вот…
Лицо его стало серьезным и печальным. Сереже вдруг вспомнилась фотография внутри шкатулки.
— Дело было так. В одной каменоломне, где работали заключенные концлагеря, упал человек.
— Разве в Освенциме были каменоломни? — удивился Сережа. — Я читал, что…
— Кто тебе сказал, что это было в Освенциме? В великой Германии было много разных хороших мест, куда могли упрятать неарийцев. Итак, человек упал. Упал и скатился по склону. Так бывает, когда человек слаб, как ребенок, когда его часто бьют и он живет в напряженном ожидании смерти. Когда он уже почти потерял все человеческое, он фактически труп, который едва способен переставлять ноги, а его принуждают делать работу большого крепкого здорового мужчины. Кстати, большинство входящих в газовые камеры были именно такие, потерявшие человеческий облик полутрупы-полулюди. Для многих смерть стала избавлением от страданий. Ну ладно… Человек упал, и капо не забил его до смерти, и начальник команды не заметил, и часовой не выстрелил. Человек получил возможность пролежать несколько минут на куче щебня, в углублении скалы, скрытый от лучей палящего солнца. Потом он мне рассказывал, что, открыв глаза, сразу увидел это.
— Что это?..
Саша посмотрел на него.
— Не перебивай. Я рассказываю сказку-быль. Догадывайся сам. Сходи-ка на кухню. Еще чайку хочется.
Сережа быстро поставил чайник и вернулся. Саша продолжал свой рассказ.