Неожиданно перед нею упала тень человека. Мгновение понадобилось ей, чтоб скользнуть взглядом от длинных голеней и узких бедер к выпуклой груди, мускулистой шее, на которую была посажена голова с плотно прижатыми ушами, что придавало всему облику и нечто звериное, настороженное и в то же время человечески благородное. Выцветшие рыжевато-коричневые пряди, стянутые лубяным обручем, падали на лоб.
Тень еще касалась босых ступней Лилит, а напряжение уже оставило ее. Она вздохнула с облегчением: ведь это был Одам, с которым они росли рядом, и лишь последний год разъединил их — Одам вступил в сообщество охотников, а Лилит оставалась под присмотром матерей.
Несколько мгновений они в смущении стояли друг перед другом. В травяном мешке Лилит поверх собранной снеди лежало два круглых плода с глянцевитой кожурой. Они были незрелы, узкое кольцо мякоти вязало язык, но все-таки годились в пищу. Лилит исхитрилась сбить их с самой макушки дерева. Солнечное пятно сквозь густые листья упало на кожуру, которая засверкала, подобно блику огня.
— Дай мне их, — сказал Одам. — Твое лицо приятно и красиво. — Это была обычная формула вежливости. Помедлив, он добавил: — Ты стала совсем большая.
Он протянул руку к мешку. Лилит сердито отстранилась. Неужели он мог забыть, что девушкам ее возраста предписывается молчание?
Одам продолжал смотреть на нее с улыбкой, но она отскочила, как распрямившееся деревце, и пошла прочь, на ходу стянув мешок ивовой веткой, потом вскинула его себе на голову и шла дальше, уже подобная кувшину — с двумя поднятыми и изогнутыми руками.
— Хэо! — недоуменно окликнул ее он. И повторил нетерпеливее: — Хэо?!
Тогда Лилит с обидой крикнула, не оборачиваясь:
— Я не прошла обряда взрослости, разве ты не помнишь об этом? Нам нельзя говорить!
За ее спиной наступило растерянное молчание. Одам и сам-то совсем недавно сделался взрослым охотником; обычаи племени были для него святы, а теперь он нарушил одни из них! Это привело его в замешательство. Однако он продолжал брести за девушкой, понуря голову.
— Мы ведь можем идти рядом молча, — пробормотал он, глядя в сторону.
Она не разжала губ. Ее взгляд, всегда ускользающий, диковатый, теперь упрямо устремлялся вперед. Одам шел, отступя на полшага, как и положено мужчине, прикрывающему женщину от неожиданной опасности сзади.
Лес размыкался перед ними и смыкался вновь. Цепкие стебли плюща и лиан образовали узорные стены между стволами. На зеленом мху загорались солнечные искры. Каждое упавшее дерево давало приют бесчисленным племенам насекомых; снуя по поверхности мертвой коры, они взблескивали металлическими панцирями, стрекотали и жужжали в ненасытном желании быстрее прожить свою короткую жизнь. Бледные гроздья хищных цветов раскрывали липкие зевы. В верхнем ярусе зеленого здания перекрикивались птицы:
— Граль-кор!
— Варр!
— Вик-вик!
Голоса были так громки, что на мгновение оба остановились, с детским любопытством задрав головы. Птицы продолжали неистово бить клювами. Одам прищелкнул языком, повторяя птичий звук. Лилит искоса одобрительно глянула на него.
— Возьми, — сказал вдруг Одам, ловя этот взгляд и срывая с плеча связку мелкой дичи. — Ешь.
— Твоя рука щедра и добра, — прошептала она, потупившись.
Молодой голод охватил обоих с такой силой, что они тотчас остановились и, присев на корточки, разожгли огонь. Лилит обложила его пучком сухого мха, похожего на бледно-зеленый мех.
Дожидаясь, пока костер прогорит и на раскаленные угли можно будет положить ободранную тушку, Одам и Лилит сидели по обе стороны огня. Они изо всех сил оберегали остатки молчания.
Чтоб пламя не подпалило волос, Лилит подобрала их травяным шнурком, который сплела мимоходом; как у всех людей племени, у нее были тонкие, гибкие пальцы, способные к любому ремеслу.
От обложенного песком мяса пошел вкусный пар.
Одам сдерживал нетерпение; он не хотел поступать, как другие мужчины, когда они голодны: отрезать ломоть сырого мяса и съесть его, едва опалив на огне. Ему хотелось дождаться и получить свою пищу из рук Лилит.
Внезапно он вспомнил, как совсем маленькими они собирали улиток на отмели лесного озера, и, когда разбили первую ракушку, горькая жидкость обожгла небо: им попался несъедобный моллюск!
Он весело прыснул, уйдя в воспоминание, но тотчас досадливо зацокал языком: ведь Лилит могла подумать, что он потешается над ней! И, поясняя, сделал указательным пальцем движение вниз ото рта, изображая символ яда. Лилит поспешно оглянулась, думая, что он предупреждает о змее. Одам успокоительно затряс головой.
— Горькая ракушка, — не выдержав, сказал он. — Помнишь? Давно, на озере. Мы были как оленята.
Они облегченно залились смехом, глядя друг на друга через колеблющийся горячий воздух. Общее воспоминание вернуло Лилит доверие.
— Мужчины возвращаются? Охота была удачной? — спросила уже сама девушка, усаживаясь поудобней и кладя подбородок на согнутое колено.
Одам отозвался:
— Мужчины возвращаются, но они еще далеко. Охота была удачной.
— Твои ноги быстры и легки. — Лилит снова одобрительно посмотрела на него.
После еды они утолили жажду мутной водой ручья. Бронзовое солнце перешло с правой руки на левую.
