Незваный, но желанный - [15]

— Митька тебе с леденцом сил передал?

— Редкий дар у ребенка, можно сказать, исключительный. Поэтому… — Семен вдохнул холодную влагу полной грудью. — Не важно. Слушай, Попович, а не закусить ли нам с тобою на дорожку?

— Если платишь ты.

— Совсем поиздержалась?

— На букетах в основном.

— Ладно, веди, показывай, где тут столичных сыскарей покормят вкусно.

Ресторацию я выбрала с расчетом, чтоб пройти мимо «Фотографического храма искусств» господина Ливончика.

— Соломон! — помахала, глядя в витрину. — Выйди на минутку.

— Геля! — Ливончик выглянул, скрылся в салоне, вернулся с двумя большими конвертами. — Твой портрет, за который уплачено, и другой такой же жениху, господин Волков просил не раскрашивать.

Крестовский гнуму поклонился и стал рассматривать мой раскрашенный витринный лик, сверяя его с оригиналом. Ни то ни другое ему не нравилось.

Я принялась многословно, по-гнумскому обычаю, прощаться.

— Погоди! — Ливончик схватил меня за шею, заставляя пригнуться. — Как поедешь… — Он бросил быстрый взгляд на Семена. — До Змеевичей ни с кем в разговоры не вступай и ни боже мой ни от кого угощения не бери.

— Чего? — протянула я удивленно.

— Я все сказал. — Гнум чмокнул меня в щеку. — Маменьке поклоны и все в таком роде.

И он ушел, звякнув дверными колокольчиками. Крестовский на них задумчиво посмотрел.

— Хороший амулет и полный. Надеюсь, этот сопливый малышонок не менее мои сапфиры зарядит. Попович, рот закрой, я голоден.

Я ничего не понимала, вообще ничего. И тон у шефа был таким показательно противным, и слова немилосердные. Что он, что Гриня — два сапога пара. Нет, бежать! Прочь, в столицу, к любезным товарищам, к привычной службе! Стоп, Геля, подумай. Ладно, Волкова ты знаешь мало, но уж Семушку своего изучить успела, даже со скидкой на твою кошачью в него влюбленность. Подлости в нем нет, а вот хитрости изрядно. Не болтай, вопросов не задавай. Так надо.

В ресторации шеф выбрал столик у окна, сделал заказ, всесторонне и основательно обсудив его с официантом, и, ожидая подачи блюд, рассеянно на меня воззрился.

— Евангелина Романовна…

— Семен Аристархович, — отозвалась я тем же тоном, откладывая горбушку.

— О делах наших скорбных побеседуем?

— С превеликим удовольствием. — Хорохорилась я перфектно, и голос не дрожал, и глаза не влажнели. — Приступайте.

Я подозревала, что сейчас мне дадут отставку, и вовсе не служебную.

Крестовский отвел взгляд.

— Зла на тебя не держу, ты барышня молоденькая, неопытная, оттого ветрена…

Тут халдей принялся накрывать на стол, и чего там у меня дальше с качествами не ладилось, расслышать не удалось. На поверхности супа плавало блестящее пятно жира, меня замутило. Крестовский, продолжая говорить, расправил на коленях салфетку, взял ложку.

— …более молодого соперника… — Он попробовал суп, остался доволен. — …собою приятного, воспитанного и…

Есть не хотелось, я отодвинула тарелку.

— А то, что ты от Григория Ильича нынче уедешь, к лучшему. Ежели чувства ваши крепки, разлука их лишь укрепит. — Крестовский покончил с первым, кивнул подавать горячее. — Это я тебе с ответственностью, подкрепленной опытом, заявляю.

— Какая удача, — пробормотала я, — что смогла я получить совет от пожилого товарища.

Шеф крякнул и насупился, я принялась выписывать на скатерти столовым ножом вензельную букуву «Г».

— И какое невыразимое счастье, ваше превосходительство, что вы, с вашею мудростью, мое новое положение молниеносно уяснили и разложили все по полочкам. Господин Волков, он… Я только его увидала, поняла: вот оно, настоящее, а что прежде бывало, не более чем увлечения. — Я рисовала сердца и стрелы, крахмальный лен под ножом уже стал лохматиться. — Любовь, страсть, единение душ. Мы с Григорием Ильичом идеальную пару составили.

— Да уж наслышан.

— Потому что от людей не скроешь, — отложив нож, я жалобно посмотрела на начальство. — Одно печалит, Семен Аристархович. Вы-то теперь как? Только представлю ваше одиночество, сердце щемит.

Крестовский изобразил лицом приличную грусть.

— Да уж как-нибудь.

— Отыщется какая-нибудь разбитная вдовушка, по возрасту вам подходящая, чтоб… — умильно сложила я руки перед грудью. — Чтоб доживание ваше скрасить?

Мы с собеседником дружно посмотрели на его кольцо.

— Добрая моя, славная девочка! — Крестовский взял меня за руку, наши с ним сапфиры оказались рядышком, мой выигрывал как чистотою, так и по размеру. — Не думай обо мне, следуй за сердцем.

Эх, жаль, расплакаться не получалось, а то бы оросила слезами наши соединенные руки. Шут балаганный! Дай только возможность, такой скандал закачу, с битием посуды и ором вселенским. Ты только справься, Семка, живым и здоровым ко мне вернись.

Закончив с расставанием, мы приступили к горячему, беседуя о невинных столичных новостях, как то: театральные новинки и предстоящие масленичные гуляния.

Душа моя пела, отставка оказалась вовсе понарошечной, для виду, иначе вины за нее Семен на меня не взвалил бы. Кому именно представление предназначалось, я не знала, но и это меня не тревожило. Шеф взрослый, опытный, в нем я уверена. Мешать не буду.

Отдав должное десерту, мы вышли из ресторации. В потемневшем небе грохотали, рассыпаясь, искры фейерверков. Последний день ярмарки подошел к концу. Сани ждали у приказного крыльца, Федор проверял багажные крепления. Мне даже внутрь заходить не пришлось, служивые вышли во двор попрощаться. На сей раз обошлось без объятий и поцелуев.