Незримый фронт Отечества. 1917–2017 - [132]

Командир полка майор Кириллов встретил Белозерова в блиндаже. Буднично, понимающе кивнул — мол, прибыл и прибыл, садись, слушай, мотай на ус. Политрук сел на ржавую бочку, врытую в землю. Обсуждали обстановку.

Переправа унесла не менее пятой части боевых штыков. У других было даже хуже. Во вчерашних атаках по изрытому минами полю на деревню Арбузово без поддержки артиллерии, вернее, с нескорректированным огнем с правого берега, полк не досчитался половины состава. Снаряды ложились довольно густо, но не на огневые противника, а где-то рядом.

Говорили, что немцам удалось, перед самым нашим ударом, разрушить трубу бумкомбината в Невской Дубровке, откуда велась корректировка огня. У полка и артиллерии, да и минометов — раз-два и обчелся. Орудия, уцелевшие при переправе, не успевают выкатить на позицию, как их накрывают немецкие батареи, ведущие огонь из-за узкоколейки.

— Так точно, понял вас, товарищ первый, — докладывал в трубку майор. — Соберу лишь половину вилок. Ножи, которые взяли с собой, пока все целы. Прошу подбросить хоть немного самоваров и с поварами. Да угольки-то есть — осталось и у нас и у соседа слева. Товарищ первый, не могу без самоваров. Дайте еще хотя бы десяток. Слушаю. Понял вас…

Кириллов устало опустил трубку. У его ног, около стола, сколоченного из четырех досок, от взрывов покачивалась лужа воды.

Бледное осунувшееся лицо майора как-то не вязалось с тяжеловатой, крепко сбитой фигурой, затянутой в сержевую гимнастерку почему-то не с полевыми, а с темно-малиновыми петлицами. Эмаль одной из «шпал» на левой петлице была чем-то сбита, и комполка, повернувшись влево, становился майором, а при повороте в правую сторон в полусумраке блиндажа казался меньше на звание. На гимнастерку был натянут толстый шерстяной джемпер.

Несмотря на сырость и грязь, на черную копоть от горящего электрошнура светильника, свисавшего с вбитого в накат гвоздя, и настольной коптилки, мигавшей от взрывов, подворотничок майора выглядел достаточно чистым. «Успевает еще менять», — подумал Белозеров.

В углу за столом командира, где стояли радиостанция и несколько плоских телефонных аппаратов глиноземного цвета, ежеминутно слышался их разноголосый писк. Телефонист едва успевал передавать трубки майору и начальнику штаба.

Седой подполковник — начальник штаба, призванный, как видно, из запаса, в меховом жилете поверх гимнастерки, развернул карту, не ожидая, когда потребуют, подвинул ее и карандаши по столу к майору, встал с конца нар, упиравшихся в стол, и зашел за плечо командира:

— Ну что, снова требует атаковать?

Кириллов молча мрачно кивнул, так же молча прочертил по карте пальцем короткую линию. Начальник штаба тихонько присвистнул.

— Н-да. Но ведь напоремся, как и вчера. Они могли за ночь сменить огневые, а новых данных, уверен, нет и в штадиве… — Обещал хоть минометы-то?

— Без гарантии. Как и вчера: «поддержим отсюда с правого, если будут снаряды». Кстати, где комбаты? Никого не слышно. Собрали они своих людей? — Собирают. Но наверху и носа не поднять. Все лежат по воронкам. Ползают, разыскивают — по-пластунски. Не всех еще раненых удалось перетащить в траншеи.

— Какие потери? Только поточней! — В голосе почувствовалась досада, брови резко взлетели к накату.

— Ни один НШ[48] из батальонов доложить не мог. Ориентировочно я вам докладывал — половина или несколько больше. Плохо с артиллерией: из четырнадцати семьдесят шестых осталось шесть, да пять «сорокапяток» из двенадцати.

При общем молчании начальник штаба медленно снял очки, протер их стекла носовым платком, снова надел. Вытащив из пачки папиросу «Казбек», спросил разрешения командира, и, не ожидая ответа, щелкнул зажигалкой.

Очередной обвал разрывов рядом с землянкой болью в ушах заглушил слова майора, обращенные к офицеру для поручений. Со стола слетела коптилка, слегка накренился столб, подпиравший бревна над головой. Все — кто молча, кто со смачной руганью, — бросились исправлять положение.

В отяжелевшей от нехватки воздуха и удушливой вони взрывчатки в голове Белозерова крутились слова «и крокисты пригодятся здесь». А что тут, в этом огненном пекле, делать по подготовке агентуры для внедрения в разведку противника — по выполнению главной задачи армейского контрразведчика? Ведь даже переброска и та практически при таком огне и мизерности плацдарма обернется гибелью парней и девчат, на подготовку которых тратится столько сил. «Схитрил начальник, но я тоже крокист недоношенный, скороспелка, — подумал Белозеров. — Раз такое положение — здесь мне и быть! Надо было извиниться за то, что попросился обратно, не понял обстановки. Чего доброго подумают, что испугался, решил спастись».

Из раздумья вывел голос майора:

— Послушайте, уполномоченный! Товарищ политрук! — повернулся комполка к Белозерову. — Ну-ка садитесь сюда поближе. — Политрук подошел к столу.

— Вы слышали?

— Слышал.

— А вы давно здесь на «пятачке»?

— Нет. Первые сутки.

— Почти как и мы? Тогда смотрите.

Кириллов нервным движением расправил карту, взял карандаш.

— Вот мы, — он ткнул карандашом в КП, — вот наши ходы сообщения, вернее не наши, а общие, всехные, к окопам переднего, отрытым до нас. Точнее немцами. А вот он, наш так называемый «передний край», — карандаш прочертил произвольную полуокружность неправильной формы между командным пунктом полка и четко обозначенными немецкими позициями — от «фигурной рощи» до деревни Арбузово.