Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - [59]

Первая страница оказалась настоящим минным полем с каверзными вопросами вроде имя и фамилия отца. Я уже собрался напечатать Джонни Майклз, но потом напечатал «Джон Джозеф Мёрингер». Следующий вопрос: Адрес отца. Я перебрал в уме несколько вариантов. «Не знаю». «Неизвестен». «Пропал без вести». Потом напечатал «неприменимо» и беспомощно уставился на это слово.

Билл и Бад сошли с ума или просто подшутили надо мной, уговорив поступать в Йель. Лучший университет в стране не допустит, чтобы среди его студентов затесался кто-то вроде меня: недотепа без гроша, цыганенок, не знающий, куда подевался его папаша. Наверняка у приемной комиссии для заявлений от подобных претендентов есть специальная корзина с маленькой табличкой «БЕЛЫЙ МУСОР».

В Йеле никого не интересует, кто твой отец, сказали Билл и Бад, когда я обратился к ним.

Я хмыкнул.

– Но если ты так волнуешься, – добавил Билл, – почему бы его не найти?

Словно это было так просто. А потом я подумал – действительно, почему нет?

Прошло немало времени. Мне почти семнадцать, я стал другим человеком – и отец наверняка тоже. Может, ему даже любопытно, каким я вырос. Может, он звонил в дедов дом, разыскивал меня, но там просто бросили трубку. Может, он теперь хотел бы услышать мой голос? Не исключено – особенно с учетом того, что мне от него ничего больше не надо. Хоть мне и стыдно было это признавать, я больше не собирался подавать в суд на отца. На смену тем планам пришло острое желание повидаться с ним, понять, что он за человек, чтобы начать определяться с тем, что за человек я.

Наверное, найти его будет не очень и сложно. В конце концов, я же хожу в школе на занятия по журналистике и пишу в школьной газете – моя первая статья в преувеличенно восхищенных выражениях расписывала биографию местного диджея, – поэтому мне прекрасно известно, что главное занятие репортеров – разыскивать людей. Итак, поиски отца будут моим первым журналистским расследованием. И если окажется, что он уже умер, так тому и быть. Удостоверившись в этом, я смогу успокоиться, и напечатаю «Скончался» в графе Адрес отца – шаг вперед по сравнению с «Неприменимо».

Рассказать маме о своем расследовании я не мог: она бы сочла предательством в свой адрес мое стремление повидаться с человеком, который пытался ее убить, особенно после того, как пьяный водитель действительно едва ее не убил. Поэтому я действовал в условиях строгой секретности и после уроков обзванивал из школьного кабинета журналистики радиостанции и комедийные клубы по всей стране. Никто не знал, где живет – или жил – мой отец. Я пошел в библиотеку и просмотрел телефонные книги множества городов, но во всех была масса Джонни Майклзов и ни одного Джона Мёрингера. За целый месяц я не наткнулся ни на одну зацепку.

Однажды, когда мама пошла на рынок, я быстро набрал номер бывшего коллеги отца на WNBC в Нью-Йорк-Сити. Много недель я пытался дозвониться до него, и вдруг сегодня секретарша согласилась меня с ним соединить. Пока он смотрел, сохранился ли у него отцовский номер, мама вернулась домой. Она забыла список покупок.

– С кем ты разговариваешь? – спросила она.

Я пожал плечами. Мужчина опять взял трубку и сказал, что мой отец оставил специальные инструкции: не разглашать место его проживания. Я попытался возразить, но он уже отсоединился. Мама присела рядом со мной, и мы оба уставились на телефон. Она спросила, не нужна ли мне помощь.

– Нет, – ответил я.

Она потрогала свою руку – ту, что пострадала при аварии. Гипс недавно сняли, но мышцы успели атрофироваться. Рука постоянно болела, а теперь еще и я причинял маме дополнительную боль. Пока мама поправлялась, она не могла работать, и у нас накопились счета. Она волновалась из-за денег гораздо сильнее обычного, и я добавлял ей забот.

– Извини, – сказал я.

– Не извиняйся. Мальчику нужен отец.

Она печально улыбнулась.

– Всем нужен отец.

Мама перебрала свои документы и вытащила старую адресную книгу. Возможно, там найдется телефон сестры отца во Флориде. Мама надела очки и потянулась за трубкой атрофированной рукой. Чтобы не подслушивать, я пошел к себе в спальню и сел за сочинение для Йеля.

Мама дозвонилась до сестры отца, но лучше бы у нее ничего не вышло. Сестра сказала, мой отец не хочет, чтобы его нашли. Ни в коем случае.

– Так или иначе, – сказала мама, стоя у плиты и готовя ужин, – я оставила ему сообщение. Посмотрим.

Рано утром следующего дня у нас зазвонил телефон. Я сразу узнал Голос.

– Папа? – сказал я.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он озабоченно.

– Хорошо, – ответил я.

– Хорошо?

– Да.

– Но когда… как…

Мама выхватила у меня трубку, закрыла микрофон, сложив чашечкой ладонь, и повернулась ко мне спиной, шепча отцу что-то. Позднее она призналась, что сообщение, которое она попросила сестру ему передать, звучало так: Джей Ар тяжело болен и хочет повидаться с отцом – пока не стало слишком поздно. Самая изощренная ее ложь.

Когда мама вернула трубку мне, отец со смехом стал спрашивать, что у нас нового, и вроде даже заинтересовался тем, что я поступаю в Йель. Мне, дураку, это сильно польстило. Он знал, что обучение в Йеле стоит дорого, и подумал, я звоню клянчить у него деньги. Но когда я рассказал про заявления на стипендию, рассыпанные по кухонному столу, отец изменил тон и сообщил, что не против прилететь в Аризону повидаться со мной, если мама пообещает не сажать его в тюрьму. Ей пришлось повторить обещание несколько раз, а мне подтвердить, чтобы он поверил. Ладно-ладно, сказал отец наконец. Он живет в Лос-Анджелесе, работает на роковой радиостанции и прилетит в Феникс на следующие выходные.