Нежность к ревущему зверю - [10]

2

Дорога делает кокетливый поворот, изгибаясь в плоскости, как на треке, и под светом фар проступает вздыбленный каркас моста. Боднув капотом, «Волга» проносится между пупырчатыми арками стальных пролетов. Шум мотора обрубается мелькающими по сторонам наклонными фермами.

– Ххлоп, ххлоп, ххлоп!..

По ту сторону моста начнутся разнообразные заборы финских домиков, окраина военного городка, появятся бесконечные знаки ограничения скорости, запрещения обгона, а вместе с ними замелькают свадебные стаи собак, кошки… Чаще кошки. В отличие от собачьей непосредственности они обескураживающе пугливы, и в пугливости этой не боязнь, не трусость, а диковатая скрытность, слепое недоверие ко всему, что живет вне стен хозяйского дома, – вторая натура диванных баловней. Захваченные светом, они жмутся к земле, затаиваются, чтобы в самый неподходящий момент с решительностью самоубийц броситься наперерез автомобилю.

Лютров убавил скорость и до конца опустил стекло дверцы.

Еще поворот, и на дороге в недосягаемой светом темноте вспыхивают и тлеюще блестят отражательные стекла на бортах большого грузовика. За ним полыхает костер света от фар «газика» с брезентовым верхом, у земли туманом растекается синий дымок от работающего мотора. «Газик» установили поперек обочины с умыслом осветить ямину кювета, но свет захлестывает бугор за ним, пробивается дальше, к плотной колоннаде сосен на холмистом возвышении. Кому-то не повезло с техникой.

Метнувшись в обход березовой рощи, дорога вползает на холм. В конце долгого спуска блеснула красным бензоколонка, трубно прогудел тоннель под бетонным мостом железной дороги, и начались последние километры узкой бетонки, ведущей к проходным аэродрома.

И от вида знакомых, освещенных прожектором решетчатых ворот, от встретившего машину бодрого краснолицего солдата в светлой полушубке, угадавшего «Волгу» Лютрова и оттого с веселым старанием раскрывшего одну за другой обе половины ворот; наконец, от улыбки парня, которая никак не хотела покидать его во время проверки пропуска («Мы-то с вами знаем, что это глупая игра с пропуском, – как бы говорила эта улыбка, – но такова служба, ничего не поделаешь»), – от всего этого Лютров словно бы ожил, очнулся от тяжелых видений ночной дороги. Здесь за воротами начинался мир живой и деятельный, который только и ждет рассвета, чтобы зашуметь и задвигаться.

– Сколько часов, не скажете? – спросил солдат, которому не хотелось оставаться одному, не выразив своего хорошего отношения к знакомому летчику.

– А если будешь узнавать о температуре, спросишь, сколько градусников?

Они дружно рассмеялись. Потом закурили, причем, прежде чем прикурить, солдат старательно, с тем же видом участника глупой игры огляделся.

– А у вас какое звание? – в тоне вопроса чувствовалось, что солдат задумал ответную шутку.

– Майор запаса.

– Спокойной ночи, товарищ майор! – довольный своей находчивостью, постовой отдал честь.

Утром Лютров узнал, что накануне вечером в гостиницу звонил начальник отдела летных испытаний фирмы Данилов. Интересовался делами экипажа, а когда Чернорай сказал ему, что завтра последний полет перед заменой двигателей, Данилов распорядился, чтобы после установки самолета на замену двигателей ведущий инженер Углин, бортрадист Костя Карауш и он, Лютров, прибыли на базу. А Слава Чернорай, присланный на несколько полетов – подменить заболевшего второго летчика, – должен вернуться в КБ, где он отрабатывал на тренажере навыки управления новым лайнером С-441, которому летом запланирован первый вылет.

– А нас для чего отзывают, не спросили?

– Чернорай разговаривал, а он, сам знаешь, человек военный, – улыбнулся Костя Карауш. – Начальству вопросы не задает.

Взлетели, как обычно, во второй половине дня.

Через двадцать пять минут после взлета, когда самолет вышел из зоны связи с аэродромом, Костя Карауш доложил:

– Командир, разрешили третий эшелон набирать, девять тысяч.

Его перебил Углин:

– Подождите, подождите… Командир! Алексей Сергеевич!

– Ау!

– Вот какой вопрос: мы сейчас где находимся?

– Булатбек, уточни.

Связанные самолетным переговорным устройством (СПУ), все на борту слышали каждое слово, к кому бы оно не относилось.

– Подходим к городу Перекаты, – начал Саетгиреев, – удаление от места взлета…

– Сколько мы ушли? – торопил Углин. – Что-то у нас непорядок.

– Удаление – двести пятьдесят километров.

– Так, двести пятьдесят, – голос Углина звучал тревожно. – Значит, если верить топливомерам…

– Так – сказал Лютров, чуя недоброе.

– …У нас топлива сейчас… восемнадцать тонн. И уходит очень быстро.

– Что вы, ребята? – Лютрову было чему удивиться: перед вылетом на борту находилось около шестидесяти тонн.

Но по диктующему голосу Углина Лютров понял, что ведущий не только старается быть точным в подсчетах, но и требует, чтобы к его словам отнеслись серьезно.

– Впечатление такое, – продолжал он, – что с одной стороны, с левой…

– Так.

– …с левой уходит топливо. Очень быстро.

– Так.

– Кроме седьмых баков, – добавил бортинженер Тасманов.

– И расходный тоже уменьшается. Поэтому…

– Ну и шутки у вас, Иосаф Иванович, – невесело сказал Костя Карауш.