Нежность Аксель - [22]

— Мне действительно нужно идти, мама. Обещаю, что зайду завтра.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и с удовольствием услышал аромат, который очаровывал его в детстве. Когда она подходила к его кроватке поправить одеяло, он повисал на ней, чтобы еще и еще раз вдохнуть этот запах. Обычно голос Жана гремел в глубине дома, изрыгая упреки в адрес супруги. Почти каждый вечер они отправлялись на приемы, светская жизнь Стаутов соответствовала продвижению Жана в обществе. Ксавье оставался один под присмотром постоянно менявшихся нянек.

— Желаю хорошо провести вечер, — прошептал он, прежде чем отпустить мать.

Он пересек сад, прыгая на одной ноге по бургундским камешкам, как делал это, когда ему было десять лет.

* * *

— Именно так, — утверждала Кэтлин, — Оскар Уайльд спускался именно здесь. Может, он и спал на этой кровати, кто знает?

Она сняла комнату в гостинице на улице де Бо-Зар, решив обобрать все магазинчики в этом квартале. Огромное количество сумок свидетельствовало о том, что ее турне началось вполне удачно.

— Для тебя тоже есть пакет, — сказала она Аксель. — Ага, вот он! Держи, это должно великолепно тебе подойти, но я выбирала сама, потому что ты терпеть не можешь ходить по магазинам.

— У меня нет времени, Кэт!

— Ля-ля-ля, время есть всегда.

— Нет же! Бен у твоих родителей, я одна в конюшне.

— Здесь он или нет — по существу ничего не меняет, вы оба живете с телефоном возле уха.

— Нам нужно постоянно созваниваться, — проворчала Аксель.

Что они и делали по часу в день, по крайней мере: Бенедикт желал быть в курсе всех деталей. Он требовал, чтобы она рассказывала ему обо всем по порядку, потом высказывал свое мнение, делал замечания, угрожая, что не вернется, если с ним не согласятся. «Выпутывайся как знаешь, девочка моя!» — как всегда звучало в завершение.

Аксель сняла упаковку и обнаружила очаровательное черное шелковое платье, струящееся складками.

— Великолепно…

— Это ты будешь в нем великолепной!

— В тот день, когда выпадет случай надеть его.

Кэтлин бросила на нее колючий взгляд и покачала головой.

— Вот-вот, об этом и поговорим. Как же так, что ты не бываешь в обществе каждый вечер? Если не приглашают тебя, устраивай праздники у себя, принимай гостей, сделай все, чтобы видеться с людьми.

— Я встаю в пять часов, и у меня нет желания бодрствовать до полуночи.

— И сколько еще ты рассчитываешь так жить? Вставать на заре, ложиться с курами и весь день быть на ветру! Предупреждаю, от этого появляются морщины.

Язвительный тон Кэтлин раздражал Аксель, но она насколько смогла вежливо ответила:

— Знала бы ты, как мне это нравится…

— Что именно? Мокнуть под дождем? Ладно, давай спустимся вниз. Мне хочется покурить, и я считаю, что это можно делать только на улице.

Она взяла сумку и первой покинула комнату. Выйдя из гостиницы, они медленно пошли по улице.

— Бен должен постараться объяснить тебе это, Кэтлин.

— Ваше пристрастие к скакунам? Он пытался раз или два, но я так ничего и не поняла.

— Потому что ты не хочешь сделать усилие и представить…

— Все, что я представляю, — это то, как по вине одного из этих отвратительных животных Бен до конца жизни оказался прикованным к инвалидному креслу! На его месте я бы всех их отправила на бойню.

И она закурила длинную тонкую сигарету, пахнущую мятой.

— Я против того, чтобы ты навязывала мне свое видение. Давай, попытайся меня убедить.

Аксель хмыкнула, зная, что кузина никогда не изменит своего мнения. Вместе с тем, ей хотелось бы разъяснить, что ею двигало, что рождало в ней желание каждое утро вскакивать с постели.

— Лошадь — атлет, — терпеливо начала она, — с великолепной пластикой и исключительными данными. Когда возникает необходимость сделать усилие, скакуны почти всегда проявляют храбрость, потому что обладают невероятным нервным импульсом, но каждая — ярко выраженная индивидуальность. Есть трусы, которые боятся клочка бумаги на земле, есть шалуны, ласковые, гордые, легко возбудимые… Когда я вижу, как они борются за победу, то просто парю над землей, уверяю тебя! Конечно, бывают неприятные моменты, не оправдавшие надежд периоды, а иногда и травмы во время работы, за которые я упрекаю себя неделями. При виде лошади, которая хромает, которая страдает из-за того, что слишком многого от нее требовали, мне становится грустно. Но победа заставляет забыть обо всем! Вот смотри… В прошлом году мы с Беном сидели на трибуне на бегах среднего значения, и надежда на то, что наш участник придет первым, была очень небольшой. На выходе из последнего поворота конь на семь или восемь корпусов отставал от других. Мы уже ни во что не верили и просто болтали, как вдруг Бен с вытаращенными глазами дернул меня за руку, потому что наш конь вдруг стал пятым и вновь шел вместе со всей группой. Не могу описать, что мы почувствовали. Увидев, как он взлетает над землей, мы принялись кричать во все горло, чтобы подбодрить его, и он совершил свой подвиг — пронесся над финишной чертой как метеор, на полголовы быстрее других. Мы ликовали! Бен выглядел смешно, когда взглянул на меня и сказал: «Это твоя заслуга?» Да, я трудилась ежедневно, но главным образом это была заслуга Антонена, наездника, который сумел извлечь лучшее. Мы почти лишились голоса, люди смотрели на нас, какой-то тренер с ошарашенным видом подошел и похлопал меня по спине. Бен, смеясь, заметил, что, похоже, мне ничего не стоит заплакать, но и он тоже был взволнован. Ради таких мгновений, Кэтлин, я согласна проводить жизнь во дворе, по щиколотки в грязи, и пусть морщинам будет хуже!