Нежданная любовь - [46]

— Нет, если я знаю ваше лордство, — с улыбкой ответил Марстон. — Куда бы я с вами ни отправлялся, вы обязательно попадали в переделки, так что лично у меня не было времени скучать. Когда нам не грозило кораблекрушение, я молился, чтобы вы смогли убедить язычников-людоедов в нашем дружелюбии, или думал, сколько времени пройдет, прежде чем меня зашьют в мешок и бросят в Босфор.

— Думаю, в тот раз я был ближе всего к печальному концу, — промолвил Деймрел, улыбаясь при воспоминании. — Да, я втянул тебя во многие приключения… Но люди стареют, Mapстон.

— Да, милорд, но вы постарели не настолько, чтобы не втянуть меня в еще пару-другую увлекательных историй.

— И самого себя? Ты ведь думаешь, что я уже попал в одну из них, не так ли? Что ж, может, ты и прав. Будь я проклят, если я это знаю! — Протянув руку за графином, он наклонил его над стаканом, расплескав бренди на стол. — О господи! Вытри это, иначе Имбер и впрямь подумает, что я мертвецки пьян! Хотя это всего лишь неосторожность. — Деймрел откинулся на спинку стула и погрузился в молчание, а Марстон, в качестве предлога для задержки в столовой, начал переставлять посуду на буфете. Краем глаза он наблюдал за хозяином — выражение лица Деймрела ему не нравилось и озадачивало его. Милорд тяжело переживал теперешнюю историю — это было ему несвойственно. Обычно он беспечно предвидел в начале каждой из его многочисленных связей скорый ее конец. Лорд Деймрел был щедр и выполнял все требования своих возлюбленных, но видя, как легко он расстается с ними и цинично терпит их ложь, все были уверены, что он презирает женщин. Поэтому теперешняя угрюмая меланхолия хозяина беспокоила Марстона.

Деймрел снова задумчиво глотнул из бокала.

— Это был вавилонский или эфиопский царь? — спросил он.

— Не могу сказать, сэр, не будучи знакомым ни с тем ни с другим.

— Он стоял на развилке дорог, но какую из них выбрал и что с ним случилось, не имею ни малейшего понятия. Нам нужна миссис Придди, чтобы наставить нас на путь истинный. Не то чтобы я думал, будто она обнадеживающе посмотрит на мое положение и скажет, что есть шанс вернуть годы, растраченные впустую. Скорее всего, пустится в рассуждения о ямах и водоворотах или напомнит мне, что человек жнет то, что посеял. Хотел бы ты пожать посеянное мною, Марстон? Лично я не хочу! — Он допил бренди и отодвинул стакан. — К черту это, а то я действительно напьюсь! Могу привести тебе лучшую цитату, чем любая, которую ты услышишь от миссис Придди! «Запомни, важен лишь текущий час!» И не спрашивай меня, когда я собираюсь покинуть Йоркшир! Я намерен задержаться до возвращения сэра Конуэя Лэниона, но кто знает? Ведь я могу так же легко разлюбить, как влюбиться. Это бы тебя не удивило, верно?

— Не знаю, сэр, — ответил Марстон.

— Лучше помолись, чтобы я мог разлюбить, — сказал Деймрел. — Даже сумей я привести дом в порядок… Интересно, как глубоко я увяз в долгах? Тебе я ничего не должен, Марстон?

— Ничего достойного упоминания, милорд, — с тех пор, как Амарантус выиграл в Ноттингеме.

Деймрел расхохотался и встал:

— Ты глуп, что остаешься со мной! Что тебя заставляет это делать? Привычка?

— Не только, — ответил Марстон с одной из редких улыбок. — Служба вам, милорд, имеет свои недостатки, но и свои преимущества.

— Будь я проклят, если знаю хоть одно из этих преимуществ! — откровенно заявил Деймрел. — Если только ты не относишь к ним нерегулярное получение жалованья и многочисленные переделки.

— Нет, — сказал Марстон, подходя к двери и открывая ее. — Но рано или поздно вы мне платите, а если вы втягиваете меня в переделки, то не забываете и вытаскивать из них — причем порой с риском для собственной жизни. В библиотеке развели огонь, милорд, а Нидд полчаса назад привез из Йорка лондонские газеты.

Глава 10

Известие о том, что ее сын на ножах с лордом Деймрелом, в которого по уши влюбилась Венеция Лэнион, пришло к леди Денни из уст ее старшей дочери. Клара была очень разумной девушкой, не более склонной к преувеличениям, чем ее отец, но даже ее весьма сдержанный отчет о том, что Освальд поведал Эмили, а Эмили повторила ей, обеспокоил ее мать в высшей степени.

Освальд намеревался хранить молчание о событиях, разрушивших его веру в женщин и одним махом превративших его из пылкого влюбленного в законченного женоненавистника, и, считая родителей и двух старших сестер достаточно сообразительными, чтобы заставить их понять, что беспечный юнец, уехавший из дому до полудня, вернулся к обеду угрюмым циником, не отвечать на их вопросы, изображая всем своим видом, что прошел через тяжкое испытание. К сожалению, разум всех четверых оказался настолько притупившимся, что они не усмотрели ничего необычного в его кислой мине и односложных ответах и весело болтали в течение всего обеда, вызвав у Освальда горькое сожаление, что ему довелось родиться в столь бесчувственной семье. Его отказ от второго побудил леди Денни сделать несколько комментариев, но так как она приписала потерю аппетита перееданию леденцов, он только пожалел, что мать обратила на это внимание.

Однако на следующий день случайное замечание Эмили победило решимость Освальда хранить молчание. С присущей пятнадцатилетнему возрасту бестактностью она удивилась, что брат не ездит в гости к Венеции. Это вызвало взрыв горького смеха и уверение, что больше он никогда не переступит порог Андершо, а после предупреждения не задавать вопросов Эмили сразу же начала умолять его рассказать, что случилось.