Нежданная любовь - [29]

Деймрел с усмешкой посмотрел на нее, но Венеция не могла определить, смеется он над собой или над нею.

— Не думайте, дорогая, что из-за этого я не сплю по ночам. У нас с отцом и в лучшие времена не было взаимной привязанности.

— Я тоже не любила своего отца. Мало того — он мне не правился. Вы не можете себе представить, какое облегчение сказать это, не боясь, что меня начнут уверять, будто я не то имела в виду или что мой долг был любить его! Какая чепуха! Отец даже не притворялся, что его интересует кто-то из нас.

— Ваш отец и в самом деле не давал вам особых оснований его любить, — согласился Деймрел. — Меня же честность вынуждает сказать, что моему отцу не повезло с единственным сыном.

— Ну, если бы у меня был единственный сын — или даже дюжина сыновей — и попади он в неприятную историю, я бы постаралась ему помочь, а не отказалась от него! — заявила Венеция. — А вы?

— Господи, ну конечно! Кто я такой, чтобы бросать камни в других? Я мог бы даже попытаться удержать его от неприятностей, хотя, будь он наполовину так влюблен, как я, мне бы это не удалось, — задумчиво произнес Деймрел.

После краткой паузы, во время которой Венеции казалось, будто он заглядывает в прошлое и притом без особого удовольствия, она рискнула спросить:

— Та женщина умерла?

Деймрел удивленно посмотрел на нее:

— Кто? София? Насколько я знаю, нет. Почему вы так решили?

— Ну, никто о ней ничего не знает… и вы ведь не женились на ней, верно?

— Разумеется! — Увидев ее огорченный взгляд, он скорчил гримасу. — Вы хотите знать почему, не так ли? Ну, если вас интересует столь древняя история, то могу сказать, что, когда умер Вобстер, она жила уже не под моим покровительством. Да не смотрите на меня так испуганно!

— Я не испугана, а… — Венеция запнулась.

— Вы испытываете ко мне сострадание? Напрасно, дорогая моя! Наша взаимная страсть была весьма бурной, но вскоре иссякла. К счастью, мы не успели наскучить друг другу благодаря своевременному появлению на сцене великолепного венецианца.

— Великолепного венецианца?

— Красив, как на картине, и с безупречными манерами. Куда мне до него.

— А как насчет денег? — осведомилась Венеция.

— И это было при нем. Деньги помогали ему удовлетворять любые прихоти. Он ездил только на серых лошадях, носил только черные костюмы и всегда, зимой и летом, с белой камелией в петлице.

— Господи, что за шут! Как могла она… леди София полюбить его?

— О, не заблуждайтесь! Он был очаровательным парнем. Кроме того, бедняжка так скучала. Как можно порицать ее за то, что она предпочла опытного мужчину неоперившемуся юнцу, каким я был тогда? До сих пор не понимаю, как она могла так долго терпеть мой пыл и мою ревность. Моей глупости не было предела — если вы можете представить себе Обри, влюбленного по уши, то, думаю, я выглядел примерно так же. Напичканный знаниями мальчишка, которому здравого смысла хватило лишь на то, чтобы изводить ее цитатами из античных авторов! Я даже пытался немного обучить ее латыни, но единственное, чему она научилась у меня, это искусству бегства. Она осуществила его на практике, прежде чем мы дошли до стадии, когда люди готовы убить друг друга, — за эту предусмотрительность я ей искрение благодарен. София тоже была вознаграждена, так как Вобстер любезно сломал себе шею, и венецианцу пришлось жениться на ней. Думаю, она угрожала бросить его, а он боялся, что не найдет другую женщину, которая так великолепно удовлетворяла бы его пристрастиям к белому и черному цветам. У нее была молочно-белая кожа, волосы цвета воронова крыла и такие темные глаза, что они казались совсем черными. Маленькая пухлая красавица! Мне говорили, что потом ее всегда видели только в белом платье и черном плаще, и я не сомневаюсь, что эффект был потрясающим.

В тоне его слышались насмешливые потки, но они не обманули Венецию. Не доверяя своему голосу, она хранила молчание и, боясь обнаружить кипевшее в ней негодование, опустила взгляд. Венеция сделала пугающее открытие, что тонкие девичьи пальчики могут превращаться в когти, и поспешно распрямила их. Возможно, она сделала это недостаточно быстро, а может, ее выдало молчание, так как Деймрел заговорил тем же насмешливым топом:

— Вы воображаете, будто я пережил трагедию? Боюсь, в этой истории не найти ничего романтичного — это был фарс со всеми атрибутами, вплоть до неизбежной дуэли на рассвете, из которой оба противника вышли невредимыми, чем я искрение обязан моему сопернику. Помимо прочих достоинств, он был метким стрелком и легко мог всадить в меня пулю и с куда большего расстояния, но предпочел выстрелить в воздух.

Деймрел поведал Венеции обо всем, что она хотела знать. Он мог смеяться над своим прошлым, но Венеция ощущала рану, нанесенную его гордости легкомысленной женщиной и светским щеголем, так же остро, как свою собственную. У нее были братья, и она знала, как легко ранимы юноши. Венеция хорошо представляла себе Деймрела в те дни — красивым, высоким и стройным, как сейчас, но с лицом, лишенным морщин, и с глазами, полными энергии, а не скуки. Опыт сделал его циничным, но в юности он был пылким и страстным и наверняка не мог смеяться над собственной глупостью.