Нежданная любовь - [18]

Венеция опустилась на стул, который придвинул ей Имбер.

— Не думаю, что я делала это даже в детстве.

— Это было так давно! — поддразнил ее Деймрел.

— Порядочно. Ведь мне уже двадцать пять.

— Вынужден поверить вам на слово, но прошу меня просветить: вы ненавидите мужской пол или дали обет безбрачия?

— Конечно нет! И не смешите меня, когда я ем суп! Я чуть не подавилась!

— Что за олухи эти йоркширские щеголи! Очевидно, в этом супе слишком много лука. Неудивительно, что вы им давитесь. И, насколько я вижу, — добавил он, глядя сквозь монокль на стоящие на столе блюда, — худшее еще впереди. Что это за мерзость, Имбер?

— Телятина под соусом бешамель, милорд. Миссис Имбер не готовилась к приезду гостей, — виновато ответил дворецкий. — А вот пирог с бараниной, нара куропаток с фасолью и грибами на второе и фрукты. Простите, мисс, но его лордство не любит сладкое, и миссис Имбер не приготовила к фруктам ни сливки, ни желе, а такие блюда требуют времени.

— Я удивлена, что бедная миссис Имбер смогла приготовить все это, — отозвалась Венеция. — Когда в доме такая суматоха, трудно найти свободную минуту. Пожалуйста, передайте ей, что я очень люблю телятину и терпеть не могу желе.

Деймрел смотрел на нее с улыбкой.

— В вас красиво абсолютно все! — промолвил он, когда дворецкий унес пустые тарелки из-под супа. — Лицо, имя, поведение… Расскажите мне о себе, о вашей жизни. Почему я никогда не встречал вас раньше? Вы ни разу не приезжали в Лондон?

Она покачала головой:

— Нет, но, возможно, поеду туда, когда Обри в будущем году отправится в Кембридж. Что касается моей жизни, то ее можно охарактеризовать одним словом — пустая.

— Надеюсь, это не означает, что вы пребываете в меланхолии? По вас такого не скажешь!

— Конечно нет! Просто у меня нет биографии. Я всю жизнь провела в Андершо и не делала ничего, достойного упоминания. Лучше расскажите что-нибудь о вашей жизни.

Деймрел быстро поднял взгляд от тарелки. Его глаза стали суровыми. Венеция вопрошающе приподняла брови и увидела, как его губы скривились в усмешке, делающей его похожей на Корсара.

— Не стоит, — сухо ответил он.

— Я сказала «что-нибудь»! — негодующе воскликнула Венеция. — Вы ведь не могли провести всю жизнь, ввязываясь в идиотские переделки.

Деймрел внезапно расхохотался:

— Большую ее часть, уверяю вас! Что именно вы хотите знать?

— Ну, например, в каких местах вы побывали. Вы ведь много путешествовали, не так ли?

— О да!

— Я вам завидую. Всегда об этом мечтала. Вряд ли мне это удастся — одинокие женщины, как правило, домоседки, — но я часто строила планы путешествий в те места, о которых мне приходилось читать.

— Не делайте этого, — предупредил Деймрел. — Уверяю вас, такие мечты — семена, из которых вырастают эксцентричные поступки. Вы кончите, как эта сумасшедшая женщина Стэнхоуп, царствуя над ордами дурно пахнущих бедуинов.

— Обещаю, что такого не произойдет. Это звучит очень неприятно и почти так же скучно, как известная мне жизнь. Очевидно, вы имеете в виду леди Хестер. Вы когда-нибудь встречали ее?

— Да, в Пальмире, в… Забыл, в 13-м или в 14-м году? Ладно, это не имеет значения.

— Вы объездили весь Левант? А в Греции были? — допытывалась Венеция.

— Да, а что? Неужели вы специалист по античности?

— Не я, а Обри. Умоляю, расскажите ему о том, что видели в Афинах! Он ведь может разговаривать о том, что его интересует больше всего на свете, только с мистером Эпперсеттом — викарием, — и хотя мистер Эпперсетт прекрасный ученый, но ведь не видел этого своими глазами, как вы.

— Я расскажу Обри все, что он захочет узнать, если вы, таинственная мисс Лэнион, расскажете мне то, что хочу знать я.

— Хорошо, — согласилась Венеция. — Только я не знаю, что вам рассказывать и почему вы называете меня таинственной.

— Потому что… — начал Деймрел, но остановился при виде простодушного ожидания в ее взгляде. — Ну, потому что вам двадцать пять лет, но вы не замужем и, кажется, даже не имеете поклонников.

— Напротив, — возразила Венеция. — У меня целых два поклонника. Один необычайно романтичный, а другой…

— Ну? — подбодрил ее Деймрел.

— Очень достойный! — выпалила Венеция и рассмеялась собственным словам.

— Но вы слишком хороши и для того, и для другого!

— Вовсе нет. Тут нет никакой тайны. Мой отец был затворником.

— Это звучит несколько non sequitur[11].

— Совсем наоборот — в этом все и дело.

— Господи, неужели он запирал не только себя, но и вас?

— Не то чтобы запирал, но я подозревала, что ему бы этого хотелось. Понимаете, он очень любил мою мать и, когда она умерла, впал в апатию и, как Генрих I[12], никогда больше не улыбался. Я не знаю, как это случилось — отец не упоминал о матери, а мне тогда было всего десять лет. Я едва помню, как она выглядела, кроме того, что она была хорошенькой и носила красивые платья. После ее смерти отец никуда не выходил, а я до семнадцати лет не обменялась ни единым словом ни с кем за пределами дома.

— Он был сумасшедшим?

— Нет, всего лишь эксцентричным, — ответила Венеция. — Никогда не видела, чтобы он заботился о чьих-нибудь интересах, кроме собственных, но это, очевидно, свойственно всем эксцентричным людям. Однако, когда я подросла, отец позволил леди Денни и миссис Ярдли брать меня на собрания в Йорк, а один раз разрешил мне провести неделю в Хэрроугите с моей тетей Хендред. Я надеялась, что он позволит мне поехать с ней в Лондон, чтобы она могла вывести меня в свет. Тетя предложила это, но отец отказал, и она не настаивала, так как, думаю, ей не очень хотелось взваливать на себя лишнюю обузу.