Незавидная судьба Китти да Силвы - [3]

Мальчик приложил к губам палец, призывая замолчать. Но Джон продолжал, и его сосед в конце концов прошептал: «Разве ты не знаешь? Это все вранье. Все, чему они нас здесь учат, — вранье. Это такая же выдумка, как индуистские боги. Ганеша и остальные. Просто притворяйся на уроке, что веришь в эту ложь, а потом забудь, и все».

И Джон притворялся, что верил, но не более того. Позднее, стоя у анатомического стола в мединституте и глядя на тело, распростертое перед ним, — уличного торговца, как он предполагал, или подмастерья чернорабочего, тело, отмеченное трудом и невзгодами, — он знал, что принял правильное решение. Потому что в мире не могли одновременно существовать всемогущий Бог и страдания. Это не имело смысла и не несло утешения. Если кто-то искал в этой жизни утешения, думал Джон, то было бы лучше искать его в перспективе как-то облегчить страдания.

Тем не менее сейчас он сидел в церкви просто по причине одиночества, притворяясь верующим. Он посмотрел на знакомый символ — на крест. Теперь крест ничего не говорил ему — в религиозном смысле: это был символ его народа, символ просвещения перед лицом индуистских богов и ритуалов. И все же крест всегда казался ему жестокой вещью — инструментом казни, в конце концов. Насколько лучше смотрелся бы Ганеша, с его добродушным выражением лица, слоновьим спокойствием и ста сорока именами.

Джон сидел во время службы и думал о родине. От тоски по дому не было лекарств — ни одного. Все, что оставалось человеку, — это ждать, пока боль утихнет, и Джон знал: это случится. Он тосковал по дому в Дели, где в первый год своего медицинского обучения жил в шумном студенческом общежитии, славившемся подозрительной пищей и громкой музыкой. «Моя проблема — одиночество, — подумал он. — Мне нужна семья. Место, куда можно вернуться, место, где все знакомо».

После службы к Джону подошла улыбнувшаяся ему женщина и прикоснулась к его рукаву.

— Вы должны выпить с нами чаю, — сказала она. — Там, в подвальном помещении. Мы будем вам очень рады.

Он готов был уже отказаться, когда она спросила:

— Вы из Южной Индии?

Его тронуло, что она поняла. Некоторые в лаборатории считали его мусульманином, что говорило о степени их равнодушия к окружающим людям. Но эта женщина знала, и ее приглашение было искренним.

— Да, — сказал он. — Из Коччи[5]. — Он употребил новое название, но поправил себя — она могла не знать: — Из Кочина.

— А, Коччи, — ответила женщина. — К нам приезжали оттуда несколько лет назад. Кажется, какой-то епископ. Я помню его роскошную рясу.

Она проводила Джона вниз по лестнице в зал. Несколько человек сидели здесь за раскладным столом, на котором стоял чайник. Когда подали чашку чая, он гадал, что подумал бы о нем молодой бухгалтер, тот, с крутой машиной. Он бы, конечно, посмеялся, увидев Джона. Но, с другой стороны, почему надо смеяться над людьми, которые не хотят никого обижать?

Он стоял с чашкой чая и говорил с женщиной, пригласившей его. Но тут ее отвлекли, и он остался в одиночестве. Джон посмотрел по сторонам. От него требовалось пробыть здесь минут десять, не больше, это было вполне вежливо. Потом он мог вернуться в свою квартиру, дождаться вечера и пойти в кино или поужинать в ресторане, если бы вдруг захотелось сорить деньгами.

На обратном пути из церкви Джон зашел в кофейню в конце своей улицы. Когда он стоял за высоким столиком, неловко дуя на горячий кофе, молодая женщина — на пару лет младше его, а может, и ровесница — спросила, будет ли он читать газету, что лежала перед ним на столике. Он отрицательно покачал головой. Женщина сказала:

— Вы живете в квартире надо мной, не так ли? Я вас видела.

Джон раньше не встречал её. Пока он видел только одного соседа с первого этажа — мужчину средних лет, жившего с женщиной помоложе.

Соседка протянула руку для рукопожатия.

— Человек должен быть знаком с соседями, — сказала она, улыбаясь. — Кто знает, когда приспичит у них что-то одолжить.

— Я буду счастлив одолжить вам что-нибудь, — сказал он. — В любое время. — Вспомнив все, что имелось у него в квартире, Джон улыбнулся: — Правда, мне нечего вам одолжить. То есть у меня в квартире нет никакой еды. Ни сахара, ни молока, ничего другого, что обычно одалживают.

Ее рассмешило прозвучавшее признание.

— Тогда вы должны прийти и поужинать со мной. Придете?

Он колебался. Его предупреждали, что люди в этой стране не всегда имеют в виду то, что говорят; например, приглашение не всегда означает, что тебя действительно пригласили. Это просто одна из форм вежливости. Интересно, ее приглашение зайти к ней на ужин было притворным или настоящим?

— Когда? — спросил он, выпалив вопрос, не задумавшись. Теперь, если приглашение было ненастоящим, девушка будет смущена. Она вряд ли сможет сказать «никогда».

— Сегодня, — ответила она. — Если у вас нет на вечер других планов. Приходите сегодня!

Джон принял приглашение, и они договорились встретиться внизу в семь тридцать. Он снова вспомнил, что время тут тоже не совпадает с названным. Семь тридцать может обозначать без пятнадцати восемь или даже восемь часов. Он хотел спросить, но постеснялся, поэтому кивнул, вспомнив, что в этой стране принято качать головой, говоря «нет», а не «да».