Незавершенное дело Элизабет Д. - [2]

.

Ближе к Коннектикуту придорожного мусора стало заметно меньше, и пейзаж изменился: старые покрышки и брошенная аппаратура сменились березками, азалиями и останками погибшей под колесами живности. Вытянувшиеся вдоль дороги деревья походили на стражей. Очки не справлялись с безжалостным сиянием солнца, и у Кейт снова разболелась голова. Второй день подряд… «Опухоль мозга? Меланома глаза? Может быть, аневризма сосуда?» Она немного опустила стекло. В салоне стало свежее, ветерок унес застоявшийся запах сэндвичей с арахисовым маслом. Кейт перечитывала записку Элизабет, задавая себе вопросы, ответов на которые она не находила. Одно обстоятельство поразило ее сильнее прочих, даже не то, что ее подруга вообще вела дневник, а то, что она что-то скрывала. Что она могла такого секретного написать? «Сегодня мне придется уговорить Джону и Анну довольствоваться сэндвичами с индейкой на ланч»? – вряд ли. И уж точно не то, что она сильно боялась летать. Элизабет нервничала перед полетом, Кейт знала об этом, но не настолько же, чтобы делать специальное дополнение к завещанию! Поразил даже не тот противоречивый факт, что, проявив педантичность и последовательность в отношении всего, что касалось дневников, и назвав имя человека, которому надлежало распоряжаться ими, она не выполнила ясно выраженное намерение объяснить все отдельным письмом. Кейт поразило одно-единственное выбранное подругой слово – «чуткая». Это не то слово, которым ее обычно характеризуют. Даже в повседневном общении с Элизабет Кейт отнюдь не демонстрировала это качество натуры. И тем не менее Элизабет это в ней обнаружила. Размышляя об этом, Кейт чувствовала себя так, словно потеряла вещь, о существовании которой не подозревала, как, например, в случае с утерянным лотерейным билетом, который находишь через несколько лет и узнаешь, что он, оказывается, был выигрышным.

Впервые о предполагаемой поездке Элизабет на запад Кейт услышала в прошлом июле. Спенсеры тоже ехали в отпуск и по пути остановились на ночевку в Коннектикуте. Вечером женщины прогуливались по берегу – они делали так всегда, когда Кейт навещала подругу. Тогда Элизабет и упомянула о подарке от Дейва ко дню рождения – недельной экскурсии в мастерскую живописи. Появилась возможность, сказала она, познакомиться с мексиканским художником, известным своими абстрактными пейзажами, настоящим гуру, почти никогда не покидавшим Оахаку. О своих планах Элизабет говорила воодушевленно, взволнованно жестикулируя, и все перебирала, как четки, нитку сушеной водоросли.

Видеть ее, обычно невозмутимую, такой беспокойной и встревоженной было непривычно и даже странно. Эту поездку Элизабет называла подарком на сорокалетие, выпрошенным два года назад у Дейва, и уже нашла на девятое августа недорогой рейс из аэропорта Кеннеди в Лос-Анджелес. В ста двадцати милях к востоку от него находится национальный парк «Дерево Джошуа», Джошуа-Три, и Элизабет предвкушала, как поедет туда на машине, одна. Надо подзарядить батарейки, сказала она, и нитка водоросли в ее руках с треском лопнула.

Тогда Кейт удивилась. Элизабет почти никуда не ездила и какого-то особенного интереса к путешествиям никогда не проявляла. Кейт знала, что до замужества подруга увлекалась живописью и даже теперь время от времени брала в руки кисть, но полузабытое хобби никак не предполагало поездку через всю страну и расставание с малышкой.

В тот день Кейт видела Элизабет в последний раз. Ее самолет так и не улетел дальше Квинса. «Несчастный случай, – объяснили официальные лица, – невероятное стечение обстоятельств: неблагоприятный ветер, непослушный руль, ошибка пилота». Обстоятельства полета и причины, по которым Элизабет оказалась на борту именно этого самолета, отошли в тень после всего случившегося в сентябре.

Глава 2

Стоял июнь, но на двери дома Мартинов все еще висели выцветшие на солнце, посеревшие сердечки «валентинок». Дейв распахнул дверь перед поднимавшейся по ступенькам Кейт, следом за ней шел Крис с детьми.

– Радость моя, с каждым разом ты все хорошеешь. Вашингтон явно идет тебе на пользу. Подойди-ка, дай я тебя обниму.

Объятия оказались широкими и крепкими, больше похожими на хватку квотербека[2], чем отставного гольфиста средней руки. Ему практически никогда не удавалось подняться в верхнюю часть таблицы. Сам он обычно говорил, что быть великим спортсменом может лишь тот, кто постоянно держит себя в узде, а такое испытание не для него.

Каждый раз, когда Дейв произносил это, Кейт как будто слышала победную барабанную дробь.

Она высвободилась из объятий, осторожно похлопав его по спине и выразив тем самым поддержку, не прибегая к обычным в таких случаях избитым фразам. Легкий кивок показал, что он ценит участие. Кейт перевела взгляд на Джону.

– Смотрите, как вытянулся! Это потому, что ты уже не ходишь в детский сад?

Она отступила немного в сторону, пропуская Криса и детей.

– Дети, вы же помните Джону? Мы отдали ему наших золотых рыбок, когда переезжали…

Дети стояли молча. Год прошел с тех пор, как они приезжали сюда в последний раз, и уже почти два со времени переезда – вечность для тех, чья память – шесть лет и четыре года.